Владимир Арсеньев - Лесные люди удэхейцы

Наивная честность их прямо-таки трогательна. Однажды на р. Кусуне один удэхеец обратился ко мне с жалобой на старообрядцев. Дело было в том, что приехавшие в Уссурийский край на р. Тахобэ староверы отобрали у него соболиные ловушки и воспретили ему заниматься охотою в местах своих поселений. Я уговорил старообрядцев, чтобы они уплатили ему за ловушки. В разговоре старообрядцы сами рассказывали мне, что этот же самый удэхеец, проходя однажды по тропке, где были его ловушки, которые уже отошли к русским, случайно увидел, что одна из них упала и задавила соболя. Он поднял ловушку, вынул соболя, завернул его в бересту и повесил на дерево, пока не придет хозяин, а ловушку наладил опять, чтобы она не пустовала. Даже и тут оказалось внимание к чужому интересу, внимание к интересу обидчика…

В настоящее время честность удэхейцев начала падать. Они стали немного лукавить. Так, например, они теперь не скажут, сколько поймали соболей, и стараются худшие из шкурок сбыть за долги скупщикам пушнины, а две или три лучших припрятать и потом продать их где нибудь на стороне. Они привыкли, что их обманывают на каждом шагу и потому такой невинный обман с своей стороны не считают за грех.

Надо поражаться, насколько удэхейцы приспособлены к борьбе с природою. Охота на хищных зверей — обычное их занятие, снежные бури, частые наводнения, постоянный риск жизнью — все это развило в них находчивость и инициативу. Этот дикарь в трудную минуту не потеряет рассудка и с честью сумеет выйти из затруднительного положения. В тайге европейцу за ним не угоняться. Не раз мне приходилось видеть, как, ругая сына, когда тот сделал что-нибудь неладное, старик в сердцах говорил ему: «Омуты лоца», т. е. — «все равно, как русский».

В основу питания удэхейцев ложится рыба. Юкола (или — катали намихта) для них то же самое, что для земледельцев хлеб. Без юколы они терпят такую же нужду, как и русский пахарь в неурожайные годы. Юколой удэхеец кормится сам, кормит свою семью и всех своих собак. Даже при самой лучшей и обильной пище они скучают по юколе и всегда предпочитают ее рису, до которого, кстати сказать, они тоже большие охотники. Удэхейцы едят сырую рыбу не только зимою, но и летом. Самое большое лакомство — головные хрящи кеты или горбуши. Они очень часто употребляют в пищу и сырое мясо. Как то раз мы убили лося. Удэхейцы тотчас бросились к животному, вырезали у него ноздри и тут же съели их сырыми. Затем они стали есть сырую печень, потом разбили топором кости ног и стали высасывать из них костный жир.

Самым замечательным блюдом является «сяйни». Две женщины жуют: одна рыбу, другая — сырые ягоды и обе сплевывают жвачку в одну чашку. Затем эта смесь размешивается, к ней добавляется немного нерпичьего жира и преподносится гостю, как знак особого к нему внимания. Гость освобождается от жевания: ему остается только глотать.

По подсчету самих удэхейцев, им в год на семью, состоящую из мужа, жены, двух детей и старухи матери, кроме юколы и мяса, нужно разных товаров и дополнительного продовольствия на 350 рублей. Эти деньги они должны добывать охотой и, главным образом, соболеванием.

Труд между мужчиной и женщиною строго разграничен. На мужчинах лежит охота, рыболовство и соболевание — (так сказать, добывающая промышленность). На женщине — вся домашняя работа, работа около юрты и шитье одежды (обрабатывающая промышленность). Дело мужчины поймать рыбу, дело женщины выпотрошить ее и приготовить юколу. Как бы много ни было работы у женщины, помогать ей мужчины, если они дома, не станут. Они лежат, равнодушно поглядывают на женщин и курят свои трубки. Поэтому и кажется, будто женщина работает больше, чем мужчина. Зато, когда последний пошел следить соболя, он гоняет его по следу подряд двое, трое суток, голодает и выбивается из сил.

Было бы ошибочно думать, что удэхейская женщина, будучи привязана к дому, лишена инициативы и не приспособлена к борьбе с природою. В этом отношении она нисколько не уступает своему мужу. Один раз я был свидетелем такой сцены. Мужчина возвратился с охоты и сообщил жене, что убил изюбря и что зверя надо перенести к дому, а сам ушел снова на охоту. Когда женщина отправилась в горы, я пошел с нею. Скоро по следам она нашла убитого оленя и принялась за работу. Я любовался, с какой ловкостью она освежевала зверя. Видно было, что эта работа для нее была невпервые. В несколько минут она вырубила сошки, быстро без проволочек наладила их для носки на спине и в три приема перенесла все мясо к своей юрте. Сколько раз случалось видеть, как одна девушка, без всякой посторонней помощи, на быстрине реки перевозила на лодке моих спутников и только просила их, чтобы они не мешали ей работать и сидели спокойно.