Леонид Платов - Архипелаг исчезающих островов

Вместе со льдами нас незаметно уносило на северо-запад.

Похоже было, будто попали в весенний ледоход. Только река размахнулась здесь почти во всю ширь океана. И течение ее было вялым, неторопливым.

— Колумбу, пожалуй, веселее было, Алексей Петрович, — сказал Сабиров, усмехаясь. — Пассаты вмиг его домчали. А нас когда еще до земли дотянет!

Говорят: ветреный — в смысле непостоянный. Это неверно. Есть постоянно дующие ветры, «работающие» изо дня в день с точностью отрегулированного механизма. К их числу принадлежат пассаты. В эпоху парусного флота мореплавателю было достаточной «поймать» пассат в паруса, чтобы тот проворно доставил его на место назначения — через весь океан к берегам Америки.

И над Полярным бассейном в определенное время года преобладают ветры постоянных направлений. Они вместе с морскими течениями и увлекают за собой плавучие льды.

Мы плыли с их «помощью» очень медленно.

Кончилось время, когда вахтенный командир бодро докладывал: «Ход — двенадцать узлов, товарищ начальник экспедиции!» С плавучими льдами корабль делал едва пять-шесть миль, и не в час, а в день!

Да, двигаться с пассатами было, наверное, веселей!

Но для нас и пять-шесть миль были хороши. Во всяком случае, мы двигались почти вдвое быстрее Текльтона, который побывал в этих местах за много лет до нас.

С той поры в Арктике произошли большие перемены.

Началось ее потепление. Дрейф льдов значительно ускорился.

Мы прикинула с Андреем. Выходило, что если дрейф будет продолжаться тем же темпом и ничто не задержит нас, то через две недели «Пятилетка» очутится на самом пороге «белого пятна». Тут-то и потребуется от ледокола вся его мощь, чтобы вырваться из потока попутных льдин и напрямик, своим ходом, пробиваться внутрь «пятна», к таинственной земле-невидимке.

«Если ничто не задержит…» Но Восточно-Сибирское море не считалось с нашим графиком.

Следующий день отмечен записью в вахтенном журнале:

«В 4 часа ветер совершил поворот на 180 градусов и подул с северо-запада».

Некоторое время льды по инерции продолжали двигаться в прежнем направлении, но с каждым часом все медленнее. Мы с тревогой отмечали возрастающее падение дрейфа.

Однако в семнадцать тридцать снова задули попутные ветры, и вся неоглядная, изрезанная разводьями, искореженная сжатиями, с торчащими зубьями торосов ледяная пустыня возобновила свое прежнее торжественное медлительное движение на северо-запад.

Мне вспомнился жестяной чан, в котором под трескотню вентиляторов подскакивали на игрушечных волнах мелко нарезанные клочки бумаги.

Теперь «чан» раздался вширь, где-то в тумане терялись его «стенки», и мы с Андреем медленно плыли внутри его…

Большую часть своего времени Андрей проводил в штурманской рубке, забившись в уголок у эхолота.

Частенько заглядывал сюда и я.

Линия постепенно удалялась от края ленты. Эхолот отмечал глубины: 17, 19, 23, 31, 48, 56 метров. Чем дальше на север, тем материковая отмель понижалась все больше.

Сидя у прибора, мы как бы видели сбоку всю толщу воды и профиль дна, над которыми проплывал наш корабль.

Вот в глубокой впадине между двумя подводными рифами появились две линии. Нижняя — это скала, верхняя — поверхность толстого слоя ила, скопившегося внутри впадины.

На кальке неожиданно возникла третья волнистая линия — почти у самого киля корабля. Она стремительно, под острым углом, уходила вглубь. Это косяк рыб, потревоженный и спасающийся бегством от устрашающего шума винтов. (Над малыми глубинами мы шли еще своим ходом.)

Наверху, в реях, свистел ветер, раздавалась громкая команда, ледокол со скрежетом протискивался между ледяными полями, но сюда, в штурманскую рубку, где находился эхолот, не доносились даже самые слабые отзвуки.

Андрей поправлял валик. Медленно тикали часы.

Мы шли и шли на северо-восток, простукивая дно невидимой «волшебной палочкой».

Острая на язык молодежь называла частые отлучки Андрея в штурманскую рубку «погружением на дно». Действительно, появляясь в кают-компании в часы завтрака, обеда и ужина, од имел такой вид, будто только что вынырнул на поверхность и с удивлением озирается по сторонам.

— У вас там хорошо, Андрей Иванович, — говорили ему Таратута или Вяхирев. — Спокойно. Тихо.

— Где? В рубке?

— Нет, на морском дне. А у нас шум, грохот, льдины сталкиваются друг с другом. Полчаса назад снова перемычку форсировали.