Леонид Платов - Архипелаг исчезающих островов

— К эхолоту! — приказал Андрей, и я сбежал вниз в рубку.

В рубке тихо. Только мерно тикают часы да шелестит бумага. Все знакомо, буднично, словно бы находимся еще вне «белого пятна». Но мы уже внутри его.

Вошли, прорвались!..

Не помню, сколько времени я просидел, не спуская глаз с медленно двигавшихся квадратиков кальки, — наверное, очень долго, потому что заболела спина.

На пороге появился Андрей.

— Ну как?

— Глубины уменьшаются, но очень медленно.

Глаза у Андрея воспалены, красны. Он не говорит таких слов, как «крепись», «мужайся». Просто стоит над вращающимся валиком эхолота и смотрит на меня.

— Продрог? — говорю я.

— Нет. Просто так… Пришел к тебе.

— Жаль, что туман!

— Ничего не поделаешь. Маре инкогнитум! Море тайн, море тьмы… Слушай: я посижу у эхолота, сменю тебя. Приляг на четверть часа… До Земли еще далеко.

— Нет. Я только поднимусь на мостик, погляжу, как там, и сейчас же назад…

Туман, пока я был в рубке, сгустился еще больше. Он обступил корабль со всех сторон. Изредка в разрывах тумана, как в колодце, мелькало чистое небо. С бака доносились монотонные возгласы впередсмотрящих.

— Слева по борту торос!

— Прямо по борту разводье!..

Из мглы шагнул ко мне человек и сказал голосом Сабирова:

— На эхолот только и надежда. Не выскочить бы на мель!

Я присел на скамью, прислушиваясь к успокоительно-равномерному пощелкиванию тахометра.

За плечами рулевого и за спицами штурвала видны ломающиеся, уходящие в воду льдины.

Впечатление такое, будто плывем под водой. В столбах света несутся впереди дрожащие водяные капли. Прожекторы вырывают из мглы то края ледяных полей, то тускло отсвечивающую черную тропинку разводьев.

И вдруг почудилось, что я в Весьегонске.

Плохо видно в струящемся сумраке воды. Стебли кувшинок перегораживают улицу, как шлагбаум. Бревенчатые низкие дома оплетены водорослями. Стайки рыб мелькают в черных провалах окон.

Ну конечно, а как же иначе! Ведь это Подгорная улица, а она затоплена, ушла на дно!

Делаю усилие, вскидываю голову. По-прежнему в свете прожекторов колышется туман, палуба подрагивает под ногами.

Наверное, я здорово вымотался за этот день, особенно во время полетов, когда нервы буквально вибрировали от напряжения, потому что тотчас же снова задремал.

Мне привиделось, что я лежу в своей каюте. Ко мне на цыпочках вошел Петр Арианович. Хочу встать, но он останавливает меня, садится на краешек койки, большой теплой ладонью ласково проводит по моему лицу.

— Ну и устал же ты, Леша, — говорит он. — И постарел… Глаза по-прежнему твои, а морщинки у рта не твои, чужие. И седина сквозит в висках. А ведь по возрасту ты еще не стар… Жаль будить тебя, но… Надо вставать, Леша! Вставай, вставай! Эхолот показывает семь метров!

Он тряхнул меня за плечо. Я открыл глаза и увидел, что это не Петр Арианович, а Андрей склонился надо мной.

— Вставай! — настойчиво повторил Андрей. — Семь метров под килем!..

Корабль стоит на месте. Два пучка света уперлись в серую стену впереди. Что там? Острова или мелководье?..

— Ну и туман! — хрипло сказали на палубе. — Хоть режь его ножом!

— Солнце надо ждать, — ответил кто-то и нетерпеливо вздохнул.

Прошло полчаса, и взволнованные возгласы возвестили, что туман расходится. Поднявшийся ветер трепал, рвал на части тяжелые серые складки.

Мы были уверены, что Земля совсем близко, и все же она открылась внезапно, будто всплыла из воды. В объективе бинокля, освещенные лучами солнца, падавшими сквозь облака, как светлый дождь, чернели пологие склоны с темно-бурыми пятнами мха.

— В тринадцать часов ноль шесть минут прямо по курсу открылась Земля Ветлугина, — пробормотал Сабиров, будто заучивал наизусть, и метнулся мимо меня, чтобы занести эту фразу в вахтенный журнал.

Я уцепился за поручни обеими руками. Волнение не давало мне дышать, смотреть. Я зажмурился, потом опять открыл глаза. Ослепительный архипелаг лежал прямо по курсу. Лед искрился в лучах неяркого полярного солнца.

Это была Земля Ветлугина! Она существовала, и мы дошли наконец до нее!

Но я думал, что наша Земля выглядит иначе.

Где «гора до небес», высоту которой Веденей определил на глаз в «пятьсот сажон»? Перед нами всего лишь невысокий купол, за которым в отдалении виднеются еще два.

Прошло около трех столетий со дня, когда их впервые увидел корщик Веденей.

Почему же Земля изменилась за это время? Неужели рефракция так приподняла острова над водой, что Веденею привиделись горы на горизонте? Или дело не в рефракции, а в чем-то другом?