Макс Зингер - 112 дней на собаках и оленях

После окончания Великой Отечественной войны автор этой книги летел с Северного флота, места своей службы, домой, в Москву. Давно забылись воздушные тревоги. Полярный воздух был беспредельно чист. Под самолетом голубели ровные круглые озерки — воронки от фашистских бомб, напоенные снеговой водой. Пятнами лежали на нашем пути ржавые болота. У опушки леса пылал большой костер. Глядя на этот костер, мне вспоминалась далекая колымская тайга, которую я проезжал на собаках в лютые морозы…

…Колымская ночь застала нас с юным каюром-якутом Андрюшей Слепцовым далеко от селения. Собаки остановились. Наиболее уставшие мгновенно полегли на снег. И сколько ни погонял каюр, сколько ни убеждал их и словом и остолом — палкой, они не двигались с места.

— Пристали собачки! Дорога худая-худая! — сказал мальчик. — Придется, однако, туто-ка заночевать!

Андрюша не спеша достал мешок с мороженой нельмой. Собаки вмиг оживились, предчувствуя сытный ужин. Андрюша так же не спеша, деловито, разрубил каждую нельму пополам и стал кидать куски в первую очередь собакам, наиболее старательно тянувшим нарты. Насытившись, все легли клубочками друг возле друга.

Крупные звезды прятались в дрожащих огнях северного цветного сияния. Зачарованно смотрел я на нарядное небо. И вспомнил: сегодня 21 декабря — день рождения товарища Сталина! Я сказал об этом своему юному другу Андрюше.

Мальчик всполошился.

— Такой день! Такой день! Как же нам его отметить?

Он побежал в тайгу и вскоре вернулся с охапкой валежника. Потом он пошел за второй, третьей. И запылал костер. Огонь с шипением и треском пополз змейками по сухому валежнику. Пламя высоко поднялось к небу.

— Какой огонь! Какой огонь! — восторгался Андрюша, подбрасывая в костер валежник. — Большой-большой, в честь самого большого человека!

Андрюша отвязал чайник, болтавшийся за грядкой нарты, и сварил крепкий, как пиво, чай. После мучительной езды по снежным застругам нам стало тепло и радостно от костра и чая.

Костер был такой большой и яркий, что мы позабыли на время о красоте чудесного северного сияния. Собаки, почувствовав тепло, привстали, отряхнули свои пушистые шубы и расположились поближе возле костра.

— Вы видели товарища Сталина? — вдруг спросил мальчик.

— Да, видел, — ответил я, и лицо Андрюши засияло от радости.

— Какой счастливый, — сказал Андрюша, трогая меня за рукав кухлянки. — Видел товарища Сталина!.. У нас, якутов, говорка есть: товарищ Сталин такой сильный богатырь, что может пробить в тайге большую дорогу до самого океана! Правда ли, что он соединяет реки с реками и моря с морями? Правда ли, что делает большие дороги в тайге? Правда ли, что большевики умеют летать как птицы? Правда ли, что умеют ездить даже под землей?

Я ответил, что это правда, и стал рассказывать мальчику о товарище Сталине, о советской власти, о том, что она делает все, чтобы лучше жилось трудящемуся человеку на родной земле.

Андрюша слушал меня, поправляя большой палкой костер, и когда я заговорил о самолетах, необычайно оживился.

— Самолеты! Самолеты! Они даже снятся мне… Каждую осень от нас на юг летят птицы. Ой, и много же их летит! Словно туча по небу от края и до края. Даже солнышко затмевают… Когда мне было шесть лет, попросил я деда: привяжи меня к лебедю! — Это еще зачем? — удивился дед. — А хочу, однако, землю нашу, советскую, посмотреть всю от Холодного до Теплого моря. — Дед покачал головой: — Подожди, Андрюша, товарищ Сталин пришлет к нам в тайгу других лебедей. Проезжие люди говорили: будут скоро здесь летать самолеты с большими красными звездами на крыльях. И мы с тобой на этих машинах за тысячу верст быстро слетаем, куда хочешь.

— Правда ли все это? — спросил меня Андрюша.

— Правда! — ответил я.

— Тогда на первой же машине полечу непременно в Москву, к товарищу Сталину, учиться летному делу, — сказал мальчуган, сверкнув глазенками.

— Посмотрю сверху, как птица, на родную Колыму, на родной дом. Ведь еще ни один якут пока не летал на самолете…