Владимир Корочанцев - Африка — земля парадоксов

От Сенегала до Анголы убивали и грабили, надев наводящие ужас маски, «люди-леопарды». Но их маски и звериные шкуры уже были лишены священного смысла и служили для запугивания людей и сокрытия личности агрессоров. Кстати, леопард — синоним слепой и глухой силы.

Колдуны народа бакерве в Конго уверяют, что способны превращать умерших в леопардов, змей, крокодилов и прочих зверей. Обычно для вселения души умершего выбирают крокодила, которого уважают и боятся, но в котором не видят ни бога, ни духа. Конголезские и заирские маги славятся искусством баньямвези — «превращения» людей в львов и леопардов. И колдуны и «превращенные» зачастую буйствовали в масках, беспощадно расправляясь с жертвами металлическими лапами, оставляющими характерные раны.

В прошлом в Камеруне на дороге из Дуалы в Яунде орудовали «люди-пантеры», не гнушавшиеся людоедства. Тайные общества «людей-пантер» действовали в Гвинее. В Анголе и Танганьике бесчинствовали «люди-львы». В Сьерра-Леоне, на берегах реки Вольта, и в Кот-д’Ивуаре, как только опускались сумерки, никто не высовывал носа на улицу, избегая нападения «людей-крокодилов». В 1945 году в Форт-Руссе (Берег Слоновой Кости, ныне Кот-д’Ивуар) судили «людей-кайманов» из секты «Эдзо». Ее члены изготовили зелье, с помощью которого они хотели просить духов предков помочь им совершить политические убийства. Четверых приговорили к смертной казни. В Конго «люди-крокодилы» носили раскрашенную накидку, кожу рептилии и маски из ее головы, а также металлические лапы для умерщвления жертв.

Обычно ряженые бандиты набрасывались из чащи на путника, ранили и утаскивали его в лес, давали снадобье, вводившее его в летаргический сон, а затем на пироге увозили в Бельгийское Конго (ныне Демократическая Республика Конго). Целью злодейства было и порой остается обладание чужим сердцем, легкими, мозгом для укрепления собственного сердца и духа.

Непостижимо странным, невообразимым кажется тот феномен абсолютной потери совести, когда человек надевает маску. Как чувствует себя потом наглотавшийся крови «леопард» среди людей? Не гложет ли днем совесть того, кто ночью ощущал себя кровожадным львом? Наверное, слишком велик в человеке скрытый потенциал зла, если он извлекает удовольствие от высвобождения звериных инстинктов, если он чувствует себя счастливым при виде страдающих, умирающих соотечественников. Только ли в Африке случается такое? Разумеется, такие вопросы можно задать и обыкновенному матерому убийце.

Но маска маске рознь. Маски, в которых танцуют публично на ритуалах, возвышают. И при всех обстоятельствах одним из труднейших действ считается выход замаскированного человека из возникшего во время ритуала транса. «Духовный заряд» маски, экстатическое пребывание в роли божества опасны для здоровья, чреваты тяжелыми последствиями, и возврат к повседневной жизни требует предосторожностей, ибо носитель маски опять становится крестьянином, отцом семейства, а маска пылится в хранилище до того момента, когда в нее вновь вселится божество. Как же человеку забыть то, что произошло, — пусть даже он был отрешенным, беспамятным и безвольным сосудом для иного мощного, подавившего его существа?

— Мыслим ли африканец без маски? — спросил я автора этих строк камерунского поэта и государственного деятеля Франсуа Сенга-Куо.

— Конечно, нет, ибо маска оберегает нашу жизнь, устои морали, добра, борется со злом. Конечно, злые люди могут втайне использовать ее, но злу не избежать кары. Маска — это начало и конец моего народа, — ответил он и открыл отпечатанный на ротаторе сборник своих стихов на странице с миниатюрой «К маске»:

— Вот тебе мой ответ, — промолвил он, когда я оторвался от чтения, и добавил: — От добра добра не ищут! Любой народ жив, пока его не заставят отказаться от себя самого, от родных обычаев.

«Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему — нет, не знаю», — с некоторой горечью признался Августин в своей «Исповеди». Сам я тоже еще не встречал на свете человека, который взялся бы растолковать мне, что такое время, хотя в Африке и Европе мои друзья и знакомые иногда пытались посвятить меня в представления о времени, сложившиеся в их краях, но в конечном итоге все сводилось к объяснению времени в нашем субъективном разумении — и только.