Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Я решил напрягать в течение следующих дней свои силы до последней крайности, идти, тащиться, ползти все прямо на восток, если бы даже все остальные давно погибли. Когда устанешь до смерти, отдых покажется таким сладким. Скоро впадешь в дремоту и уснешь безболезненно долгим вечным сном. Одна мысль об этой дремоте искусительна, но теперь она потеряла надо мной всякую власть — я вспомнил о своих близких.

Касим и Ислам-бай также оживились с наступлением вечерней прохлады. Я сообщил им свое решение, и они согласились со мной. Магомет-шах все лежал на том же месте; Джолчи тоже лежал на спине; оба бредили, ни один из них не отозвался на наши вопросы. Только в сумерки Джолчи пришел в себя. Вместе с сознанием проснулся в нем дикий зверь. Он подполз ко мне, сжал кулаки и закричал глухим, свистящим и угрожающим голосом:

— Воды, воды, дай нам воды, господин!

Потом он начал плакать, упал на колени и стал молить о капле воды. Что мог я ответить ему? Я напомнил ему, что он сам украл последние капли, что он пил последним и получил воды больше всех, а потому дольше всех и должен бы теперь крепиться. Глухо всхлипывая, отполз он прочь.

Неужели нельзя было, прежде чем оставить это злополучное место, подкрепиться хоть каплей влаги? Мы невыносимо страдали от жажды, люди еще куда больше, чем я.

Тут попался мне на глаза петух, важно разгуливавший между курами. Можно напиться его крови! Взмах ножа перерезал ему глотку, и оттуда медленно засочилась кровь. Но ее было слишком мало. Надо было добыть побольше. Приходилось пожертвовать еще одним невинным существом — овцой. Люди долго колебались, жалея нашу верную спутницу, бежавшую за нами, как собачка, делившую с нами все невзгоды. Но я сказал им, что теперь дело идет о нашей собственной жизни, которую можно поддержать кровью животного.

С болью в сердце Ислам отвел овцу на несколько шагов, повернул ее головой к Мекке, взял в руки нож и, когда Касим опутал бедняжке ноги веревкой, сильным ударом вонзил ей нож в глотку до самых позвонков.

Кровь полилась широкой темно-красной струей в ведро, где почти сейчас же и запеклась. Она еще была теплой, когда мы стали черпать ее ложками и ножами. Мы осторожно попробовали ее — какой отвратительный вкус и какой ужасный запах!

С трудом проглотил я чайную ложку и больше не мог; люди тоже оказались не в состоянии ее пить и отдали Джол-дашу. Тот лизнул раз и отошел. Мы стали каяться, что задаром загубили нашего верного товарища, да поздно.

Тут пришлось мне убедиться, что жажда делает людей просто невменяемыми. Ислам и другие собирали в кастрюлю урину верблюдов, густую, оранжевого цвета и отвратительного запаха жидкость, и теперь, перелив ее в железный куб, положили туда сахару и уксусу, зажали себе носы и выпили эту омерзительную смесь. Они предлагали и мне, но меня тошнило от одного запаха. Касим тоже не стал пить, и хорошо сделал, так как у других через час сделалась страшная рвота, истощившая вконец их силы.

Джолчи, исхудавший, с безумно вытаращенными глазами, уселся около палатки и принялся жевать сырые легкие убитой овцы. Руки и лицо у него были запачканы кровью; вид его был ужасен.

Только я да Касим годились еще на что-нибудь. Ислам, впрочем, после рвоты немного оправился, и мы с ним стали в последний раз осматривать наш багаж. Теперь надо было бросить большую часть его. Сам я отобрал то, что считал самым необходимым: мои наброски, съемки маршрутов, образцы горных пород, песку, карты, приборы, перья, бумагу и другую мелочь, Библию и книгу шведских псалмов.

Исламу я предоставил отобрать то, что он считал наиболее необходимым: провиант на три дня — муку, чай, сахар, хлеб и несколько коробочек с консервами. Я хотел бросить здесь весь наш запас китайского серебра, составлявший половину обычного верблюжьего вьюка, ценностью равнявшийся почти 2500 рублей. Мне казалось, что теперь впору было только заботиться о спасении нашей жизни. К тому же если б мы нашли воду, то могли бы вернуться сюда и взять мешки.

Но Ислам непременно хотел захватить мешки с серебром с собой, и впоследствии оказалось, что он был прав. Он отстоял также два мешка с сигарами и папиросами, несколько горшков, взятых из лагеря № 17, оружие, небольшой запас патронов и кое-какую мелочь, вроде фонаря, свечей, ведра, заступа, веревок и проч.

В числе оставляемых предметов находились: два тяжелых ящика с боевыми припасами, палатка с последним ковром и постелью, несколько ящиков с разной мелочью, материи, шапки и халаты, взятые для подарков туземцам, несколько справочных книг, оба фотографических аппарата с тысячью пластинок с лишком, из которых до сотни было проявленных, затем седла, дорожная аптечка, рисовальные принадлежности, чистые записные книжки, запас моего платья, валенки, шапки, рукавицы и проч.