Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Во время вьюченья я определил первый базис для измерения расстояния: 400 метров мой Богра проходил в 5 1Л минут. Определять базис приходилось ежедневно снова, так как грунт то и дело менялся, а один и тот же конец по более или менее глубокому песку брал различное время.

10 апреля явилось знаменательным днем в летописях Меркета. Весь наш двор, соседние улицы и забор были усеяны народом, желавшим присутствовать при нашем выступлении в путь. «Не вернуться им больше! Верблюды слишком тяжело навьючены, им не пробраться по глубокому песку!» — раздавались голоса.

Такие зловещие предсказания, однако, ничуть не пугали меня. Я сгорал желанием поскорее выступить, и впечатление от дурных пророчеств изгладилось совершенно, когда индусы в самую минуту выступления бросили мне через голову несколько горстей «да-цянь» (китайская бронзовая монета), крича: «Счастливый путь!»

Верблюды были связаны по четыре вместе веревкой, которая была привязана одним концом к палочке, продетой сквозь носовой хрящ одного верблюда, а затем завязана узлом на хвост шедшего впереди верблюда так, что, если животное падало, узел развязывался сам собой. На другом конце палочки, продетой в носовой хрящ животного, находится шарик, чтобы она не выскочила.

Четыре молодых верблюда открывали шествие, затем ехал я на Богре, за нами шли Баба, Ак-тюя и Нэр. Богру все время вел Магомет-шах, так что мне нечего был заботиться о том, как идет животное, и я мог сосредоточить все свое внимание на компасе, часах и на наблюдениях за изменениями грунта и рельефа.

Ислам-бай отлично приладил вьюк на моем верховом верблюде. Богра нес оба ящика с наиболее хрупкими приборами и вещами, которые мне надо было иметь под рукой на каждом бивуаке. Между горбами и поверх обоих ящиков были настланы кошмы, ковры и подушки, и я сидел точно в кресле, спустив ноги по обе стороны переднего горба.

Когда все было готово, я простился с беком Ниазом, щедро вознаградив его за гостеприимство, с миссионером Иоганном и Хашимом. Миссионер еще в Лайлыке поговаривал, что боится следовать за мной в пустыню; тут же, в виду последних приготовлений, мужество окончательно покинуло его, и он во второй раз оставил меня в самую серьезную минуту. Со всей своей показной благочестивостью он, очевидно, страдал недостатком истинной веры, без колебаний поручающей себя Богу. Какая разница в сравнении с Ислам-баем, идеалом самоотвержения и преданности! Этот за все время ни разу не поколебался последовать за мной куда бы то ни было, даже, когда я кидался в опасности, которых благоразумие советовало бы избегать.

Признаки вступавшей в свои права весны давали себя знать за последние дни все больше и больше. Температура медленно, но правильно подымалась с каждым днем, и минимальная температура держалась куда выше нуля. Днем солнце припекало сильно, весенние ветры так и шумели, поля были засеяны и затоплены, мухи и другие насекомые жужжали в воздухе. И вот в это роскошное в Азии время года, время надежд, мы выступили в поход в область, где жизнь окована тысячелетним сном, где каждый бархан является могильным курганом; в сравнении с царящей там жарой самая жестокая зима могла бы казаться нам улыбающейся весной.

Спокойно, величественно, с высоко поднятыми головами выступали наши верблюды длинной вереницей по узким улицам селения, между густыми толпами народа. Торжественное настроение охватило всех, и толпа молчала, словно на похоронах. Вспоминая теперь наше выступление, я и не могу сравнить его ни с чем иным, как именно с погребальным шествием. Я, как сейчас, слышу мерный, глухой, зловещий звон караванных колокольцев — настоящий похоронный звон. И в самом деле, смерть ожидала большинство участников нашего похода, смерть в далекой пустыне, тихая безмолвная могила в вечных песках!

Местность была ровная. Дома селения разбежались между многочисленными тополями, хлебными полями, рощами, садами и арыками. Шли мы спокойно с полчаса, как вдруг случилось происшествие. Два самых молодых верблюда точно взбесились, разорвали веревки, сбросили с себя вьюки и бешено понеслись по полю, подымая пыль столбом. На одном из верблюдов были навьючены два резервуара с водой, и один дал течь, но у самой крышки, так что беду легко было поправить. Беглецов скоро изловили и навьючили снова. Их повели затем отдельно — в услужливых руках недостатка не было, так как до окраины селения нас сопровождало до сотни всадников.

Немного погодя вырвалось два других верблюда; часть вещей рассыпалась, ящике порохом съехал набок. Магомет-шах сказал мне, что верблюды после долгого отдыха всегда немного бесятся, а после нескольких дней форсированного марша опять присмиреют, как ягнята. Ради осторожности мы и решили, что пока каждого верблюда поведет один из людей.