Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Около палатки было водружено в землю копье — знак резиденции старшины. Вокруг росли высокие, как деревья, кусты тамариска. Они доставляют материал для выделки разной посуды и другой обиходной утвари, которую монголы мастерят сами. Значительную часть домашней утвари и продовольствия, например муку, они привозят из Синина.

Наши знакомцы монголы были настоящими кочевниками. Когда скот их съест весь подножный корм в одном месте, они переходят на другое. Аул их был расположен очень благоприятно, в сухом русле реки; воду они доставали из колодца; из колодца же поили по вечерам животных. Особенно развито у монголов коневодство. По всей окрестности разносилось лошадиное ржанье; по вечерам женщины доили кобыл. Кумыс, или закисшее и перебродившее кобылье молоко, и является главным напитком монголов. Они держат также много овец, верблюдов и рогатого скота, земледелием же вовсе не занимаются.

В сумерки в ауле начиналась суета — приходил скот; женщины с длинными косами, в широких войлочных шапках, то и дело сновали между рядами сытых кобыл и блеющих овец, мужчины загоняли стада, а стая длинношерстых черных собак подымала страшный гам. В полуоткрытых кибитках блестели огни, и мы в полном смысле слова наслаждались благодатным отдыхом в этом совершенно летнем климате после долгого пребывания в холодных неприветливых горах.

Хотя мои слуги-мусульмане в глубине души презирали монголов, считая их дикарями и язычниками, обе стороны прекрасно уживались, стараясь понять друг друга. Можно было умереть со смеху, глядя, как Дорча совершенно серьезно выделывал невероятные жесты и гримасы, чтобы растолковать что-нибудь мусульманам. Он кричал им, словно глухим, корчил гримасы, как будто лицо у него было из гуттаперчи, прыгал и подскакивал точно клоун. Зато когда слушателям наконец удавалось понять его, удовольствию его не было границ. Он хохотал во все горло и долго кивал головой, словно фарфоровый китайский болванчик.

12 октября. С самого восхода солнца в лагере царствовали суматоха, шум и беготня, обычные при сформировании нового каравана. Вьюки взвешивали и располагали попарно. Ягданы с хрупкими вещами предназначались для более спокойных лошадей, вещи погрубее, палатки и провиант — для более резвых. Весь аул со старшиной во главе был на ногах. Нам не хватило веревок, и их тотчас же доставили. Женщины нанесли нам молока на два дня. Когда караван уже отъехал порядочный конец, нас догнал один молодой монгол, только теперь решившийся продать своего «бурхана».

Караван с виду был очень хорош и быстро подвигался к востоку под предводительством опытного Дорчи. Я с чувством особенного удовольствия озирался на сытых, крепких, отдохнувших лошадей, которые теперь должны были служить нам долго.

13 октября. В Цакше мы нашли 10 монгольских кибиток, т. е. столько же, сколько в Ихэ-цаган-голе. И здесь я встретил дружественный прием у старшины; все члены его семьи были заняты изготовлением стремян из ветвей тамариска и ремней.

На следующий день мы стали лагерем на берегу реки. Вечером явилась толпа монголов, желавших продать материи из Лхасы; они принесли с собой водки в двух медных кувшинах. Водкой этой они вместе с Дорчей наугощались так, что принялись громко кричать и вызывать мусульман на единоборство. Борьба имела то хорошее последствие, что полупьяные монголы значительно протрезвились.

16 октября мы прошли 20 километров до Тогда-гола. Ночь была холодная, минимальный термометр упал за ночь до — 16,3°. Здесь было, таким образом, гораздо холоднее, чем в Тибете; континентальная зима с ее суровыми холодами была уже не за горами. День выдался ясный, чудесный; на юге ясно обрисовывались горы, носившие у местных жителей название Карангуин-ула, или Черные горы. Тогда-гол течет по очень глубокому и узкому руслу, через которое трудно было перебраться, не замочив ног. Очутившись на другом берегу, мы постарались поудобнее расположиться в кустах тамариска, намереваясь посвятит следующий день отдыху.

Проводник наш Дорча получил здесь расчет и мог вернуться в свои пустынные горы, к диким якам. Вместо Дорчи я нанял молодого, высокого, крепко сложенного монгола по имени Лопсен, который много раз бывал в Лхасе и Синине и, таким образом, прекрасно знал эту область. Он оказался одним из лучших моих слуг, всегда был весел и бодр и освежал мои познания в монгольском языке. Лопсен живо добыл мне несколько «бурханов» и «танка» — род хоругвей с изображениями далай-ламы и банчин-богдо [7] Духовное лицо, равное в тибетской иерархии далай-ламе. . Как он их достал, не знаю; должно быть, просто-напросто стащил их у наших соседей, так как очень боялся, чтобы они не увидели этих предметов.