Михаил Каминский - В небе Чукотки. Записки полярного летчика

Чувствую себя идиотом, продолжаю молчать, глядя, а уместнее сказать, «хлопая глазами» на Аникина.

Но его мысль с живостью подхватил Конкин; тоже с насмешкой в голосе:

— Прав, Прокоп Антонович, прав! Смотрю я на тебя, и аж жалко становится. Совсем мужик расстроился! А ты знаешь, что такое война? Не знаешь! Откуда тебе знать! — В голосе Конкина зазвучали жесткие ноты. — А мне пришлось. Лечу сам или посылаю летчика в бой и не знаю, вернемся мы с ним или нет. И зенитки могут подбить, и истребители, и мотор может «сдохнуть» где не надо. Ну так что ж, и не воевать нам, если знаем, что будут потери?!

— Здесь мы тоже как на фронте. Только наш враг не зенитка, а незнание! И еще будут потери — это факт. До тех пор, пока опыта не наберемся!

— Вот ты говоришь то и се, а сам, наверное, думаешь, что тебе просто не повезло. Молчи, когда старшие говорят! — прервал он мою попытку возразить. — Ив самом деле, садишься ты в ясный день на абсолютно ровную площадку — и вдруг под снегом ропак! Конечно, не повезло! Но это для того, кто не знает. А знающий учел бы, что у самого берега приливы–отливы торосят молодой лед. Потом зима все схватит и прикроет снежком. На глаз все ровно, а под снегом — ропаки. Знающий сел бы метров на триста подальше береговой линии, и не было бы у него аварии. Смекаешь? Ну так вот, не проливай перед нами слезы, а учись! Битый нам дороже стоит!

И, обращаясь к Аникину, закончил:

— Ну, как думаешь, Прокоп Антонович, дошло до него?

— Полагаю, дошло, товарищ командир. Пусть летает на У–2, пока не восстановим его Н–68,

Вот так меня учили по–настоящему добрые люди и истинные патриоты.

БОЙ С ШАМАНАМИ

5 мая 1936 года Аёек пригласил Поликашина и меня на собрание науканского колхоза в честь спасения охотников. Проехав от Уэлена до Наукана 25 километров на собаках, мы повторили исторический путь Семена Дежнева. Из Ледовитого океана мы попали в Тихий, на беpeг штормового моря Беринга. Знаменитный мыс, названный именем первооткрывателя, отвесной стеной уходил в глубину пролива.

«Вот он, «конец географии»!» — подумалось ми< когда наша упряжка с трудом перебиралась по узенько гряде торосов возле стены. До Америки — чуть больше получаса полета на моем Р–5! Там совсем другой мир, другие обычаи. Там тоже живут эскимосы, но там не бывает колхозных собраний, посвященных спасению охотников. Там гибнут или спасаются, как кому повезет, и обществу это безразлично.

У мыса Дежнева нас встретили соленый ветер и за полошные крики чаек. Они стаями срывались с утесов Молча планировали над нами огромные черные вороны Почему живет в сих неуютных местах эта вещая, по народным преданиям, русская птица? Я не знал ответа, не их присутствие показалось мне тогда символом русского духа, обитающего и здесь. И мы с Поликашиным, коренные москвичи, тоже представляли собою этот неистребимый русский дух. На нем и держится наша держава, подумалось мне.

С такими мыслями, сидя за спиной Поликашина крепко держась за копылья нарты, чтобы не выпасть на неровной дороге, я приехал в Наукан.

Это единственное селение на Чукотке, где люди живут не на берегу, а на скале. Море не оставило здеа берега для человеческого поселения. Яранги лепятся по откосу скалы, как ласточкины гнезда.

Каким же неприхотливым и выносливым бывает человек! Ведь здесь же ничего нет для него — только море и скала, а он живет! И как трудна, как бедна эта жизнь в ежедневной борьбе с ветром и морем.

Море дает эскимосу все; пищу, одежду, жилище, тепло, но оно и берет! Каждый год оно требует человеческой жертвы. Не случайно так сильны здесь суеверия и так могущественны шаманы.

Собрание состоялось в здании школы. Классная комната примерно в 25 квадратных метров была набита битком. Люди стояли и в коридоре. Было очень душно и остро пахло, как мне казалось, копальхеном. Как только мы прибыли, Аёек произнес вступительную речь.

Я не понимал слов, но по напряженному выражение лица, по страстности интонаций понял, что попал не просто на собрание, а на битву, которую начал старый эскимос. И действительно, это собрание оказалось полом битвы. На нем были укрепленные позиции, противостоящие силы и военачальники. Видимо, это была не первая битва, но на этот раз одна из сторон имела решающий перевес. Выступления были коротки, как выстрелы. Некоторые выступали по два–три раза. Что–то вспомнит, крикнет одну–две фразы, — и все выступление. Где же противники?

Ага, вот они! Я заметил кучку людей, сгрудившихся в одной стороне. Они сидели, не шевелясь, молча и хмуро смотрели на выступающих. В их взглядах была ненависть.