Когда я прощался с любезным мистером Роуландсом, он сказал:
– Как приятно, что в России все еще почитают Роберта Фолкона Скотта, нашего национального героя.
– Почему «все еще»?
Роуландс грустно покачал головой:
– Видите ли, сэр, сейчас иной век. Век прагматизма, расчета, душевной черствости. Сейчас у молодежи другие герои – футболисты, джазисты, гангстеры, шпионы... В школе, куда ходит моя внучка, учитель недавно спросил детей: «Кто такой капитан Скотт?» Немногие ответили вразумительно. Больше того, сейчас у нас кое-кто вздумал «пересматривать» Скотта: мол, погиб по собственной вине, не все правильно предусмотрел, не все учел, надо было бы готовиться к походу иначе... Горько слышать такое.
Я согласился с мистером Роуландсом. Ведь так можно «пересмотреть» и Амундсена, который ринулся на самолете в глубины Арктики, чтобы спасти других, и исчез там навсегда, можно «пересмотреть» и Кука, который тоже вроде бы погиб по собственной вине – что-то не учел... В мировой истории люди, которыми мы гордимся, чьи имена украшают род людской, немало делали ошибок. Так всю нашу историю можно «пересмотреть» – пропусти ее через ЭВМ, и машина холодно подытожит: нагромождение вздора и нелепиц! Но мы ведь люди, не машины, и ничто человеческое нам не чуждо, именно человеческое, которое не закодируешь на перфокарте. Например, последние дневники капитана Скотта...
– У нас был писатель Паустовский. Он написал рассказ о капитане Скотте, – сказал я Роуландсу. – В рассказе есть фраза: «перед дневниками Скотта вся литература кажется праздной болтовней».
Роуландс порывисто протянул мне руку.
– Спасибо! – сказал он.
– Спасибо! – сказал я Роуландсу.
На обратном пути из Лондона в Дувр я разговорился со своей соседкой по купе. Это была молодая худенькая женщина с красивым именем Элис.
– Русские? – она не удивилась нисколько. Англичане на своем острове иностранцам не удивляются – много тут их, иностранцев. Не удивилась, а просто констатировала: русские! Губы ее слегка раздвинулись, изобразив легкую, чуть ироническую улыбку.
– Я вроде бы должна вас сторониться, – она потрясла газетой, которую только что читала, как бы предъявляя ее в подтверждение своих слов. – Вы готовитесь воевать с нами, а мы с вами.
– Бог мой, зачем?
– Вот именно, зачем? Никто этого не знает. – Улыбка тут же померкла на ее губах, и широко открытые чистые глаза стали серьезными.
Элис с первых минут знакомства вызывала симпатию – не только милыми детскими веснушками, но прежде всего искренностью, прямотой и неистребимым желанием докопаться до истины.
Ехала она в Дувр по служебным делам – работала в какой-то фирме, вечером собиралась обратно в Лондон, и до поезда у нее оказалось часа два свободных.
– Не хотите взглянуть на наше судно? Оно знаменитое.
Мы водили гостью по палубам «Витязя», показывали самое примечательное. «Вот эхолотная. Здесь, на этих аппаратах, впервые в истории была определена максимальная глубина Мирового океана – 11 022 метра».
Наша молодая гостья была безупречно вежлива, вполне искренна в своей благодарности за внимание к ней. Но вопросов не задавала.
До вокзала я провожал Элис вместе со своим товарищем, ученым Олегом Георгиевичем Сорохтиным. По пути мы рассказывали ей о нашем посещении Британского музея, я вспомнил о галетах Скотта.
– Скотта? – переспросила она. – У нас сейчас многие смотрят на него иными глазами. О нем говорят, что он понаделал ошибок, дал себя околпачить Амундсену, который поступил с ним нечестно.
В ее голосе проступили недобрые нотки.
– Вот они, кумиры, которым ставят монументы! К тому же все это – далекое прошлое. Мало кого всерьез может взволновать сегодня...
– Как же вы, Элис, решительно расправляетесь с монументами – рассмеялся Сорохтин. – Вот и Скотту, и Амундсену досталось!
– А что мне до них и им до меня! Просто люди. Даже в героизме могут быть ничтожными.
– В таких условиях, как Антарктида, люди ничтожными не бывают, – сухо заметил Сорохтин.
Она почти с досадой возразила:
– Господи! Люди везде люди, где бы они ни находились, и мнение о них у меня не столь уж высокое. Вы-то откуда знаете, какими они там становятся?
– Видите ли, Элис, – вмешался я. – Олег Сорохтин, который сейчас перед вами, был в числе тех, кто впервые в истории человечества достиг в Антарктиде полюса недоступности: он знает, что говорит.
Элис, которая шла на полшага впереди, упорно глядя себе под ноги, вдруг бросила быстрый внимательный взгляд на моего товарища, словно увидела его впервые,
Читать дальше