Анатолий Эльснер - Грозный идол, или Строители ада на Земле [Собрание сочинений. Т. III]

— Великие начальники идут, великие начальники и власти Зеленого Рая.

Все они так были ошеломлены явлением «чуда», что даже это жгучее для свободных граждан Зеленого Рая оскорбление не вызвало в них гнева, и они только, оторвав свои взоры от куклы, стали смотреть на показавшуюся в отдалении процессию.

Впереди всех медленно двигался, делая маленькие шаги, сгорбившийся дряхлый старик с длинным, доходящим до головы, жезлом в руках и в голубой мантии. На голове его сиял какой-то венок со звездой посредине, и от этого венца падали книзу снежно-белые волосы, достигая концами до длинной, белой, как снег, бороды. Влево и вправо от него, гордо выпрямившись, шли его два старших великана-сына. У Василия на плече блистал маленький топор, а у Петра было другое отличие: его грудь была накрест перетянута двумя широкими красными лентами. Сзади шел третий великан — Парамон, но сразу его трудно было узнать, так как он был одет в черное монашеское одеяние, с черным клобуком на голове и, как всегда, с палкой в руке.

Крестьяне продолжали стоять неподвижно, так как от одного удивительного зрелища переходили к другому. Процессия, между тем, приближалась.

— Нет, человеки милые, — проговорил вдруг Вавила, выходя из оцепенения, — или мой рассудок свихнулся и глазам моим кажется, чего нет, или нас, свободных человеков, оскорбляют злыми шутками… и даже бьют… Что это дед Демьян куражится в одежде, смеха достойной… что за колокол, что за кукла такая… в посмеяние нам…

Едва он проговорил это, как из глубины дерева послышалось зловещее шипение и потом что-то захохотало, заохало и засвистало.

Вавила испуганно отскочил, сделавшись почти таким же белым, как и его рубаха, а высокая девушка с добрым лицом, стоящая рядом с ним, поспешно стала отводить его еще дальше.

— Вавилочка, милый, вишь, хохочет дерево… духи там… Ох, как страшно!.. Уж молчи лучше и пойдем со мной… Так и быть, уж позволю тебе… что ты больше всего любишь…

В добрых голубых глазах девушки светилась ласка, но губы были бледны и исказились в выражении ужаса. Видя, что Вавила продолжает стоять на месте, она, охватив его шею руками, снова повторила шепотом, чтобы никто не слышал:

— Что больше всего — уж позволю тебе…

Вавила продолжал стоять неподвижно с глазами, устремленными на куклу, откуда все еще слышался свист и оханье; но не только он — решительно все обитатели Рая стояли, не двигаясь, с бледными лицами и глазами, устремленными на подошедшего к дереву Демьяна с сыновьями.

Старик, остановившись против дерева, поднял жезл над головой и некоторое время стоял неподвижно.

— Что делать-то теперь? — спросил он шепотом Парамона, который склонился к его уху.

— Разговаривайте с богом — за что серчает…

— Бог, нисшедший ко мне с небеси, — заговорил снова старец дрожащим и слабым голосом, глядя на куклу, — чаю я, народ мой неразумный обидел тебя, святыня великая. О, замолчи и во гневе твоем не порази их бичами и молнией…

— Демьян повернулся к толпе и, указывая на куклу, сказал:

— Тсс… слышите, гневается бог!..

Действительно, в глубине куклы или дерева — трудно было разобрать — снова что-то завыло, заохало, засвистало.

— Помолитесь, — закричал Демьян, опускаясь вместе со своими сыновьями на колени перед куклой, но, видя, что народ стоит неподвижно, он сказал, обращаясь к толпе: — Внуки и правнуки мои, милые, не гневите бога, чтобы он вас не похлестал бичом… покорно согните колени, как я, столетний старец…

Волны ропота пробежали от одного конца в другой, народ задвигался и зашумел, а потом стали доноситься отдельные голоса:

— Один Бог — на небе. Мы не будем стоять перед куклой… Мы знаем только Бога и совесть, и вы все, кажется, шутите шутки…

— Как дальше брехать-то… — шептал в это время Демьян своему младшему сыну. — Леший разберет… Парамоша, язык вот заплетается и усталость, между прочим…

Видя, что дело не совсем удается, Парамон, сделав знак Василию, встал с колен, и оба они, взяв старца под руки, подняли его и усадили на «трон». С жезлом, торчащим над головой, Демьян сидел с важностью, поглядывая на свой народ, в то время как Парамон, повернувшись к толпе, громко проговорил, смиренно складывая на груди руки и голосом ласково-слащавым:

— Человеки, милые, добрые други, свободные, как вольные соколы, человеки Зеленого Рая…

— Свободные, свободные! — раздались голоса, и можно было заметить, что лица обитателей Рая сразу повеселели.