Энтони Бивор - Сталинград

Пессимизм Хасселя имел под собой веские основания. Были командиры, которые неохотно передавали вниз по инстанциям эти распоряжения в своих частях, но большинство сами отдавали приказы, чуть ли не слово в слово повторявшие те, что родились в ведомстве Геббельса. Самую примечательную в этом смысле директиву издал командующий 6-й армией фельдмаршал фон Рейхенау. Генерал Герман Гот, которому предстояло командовать 4-й танковой армией в Сталинградской битве, заявил: «Полное уничтожение тех самых евреев, которые поддерживают большевизм, является мерой самозащиты». [38]Генерал Эрих фон Манштейн, в прошлом прусский гвардейский офицер, по праву считающийся одним из самых блестящих стратегов всей Второй мировой войны, в очень узком кругу признававшийся в том, что в его жилах есть еврейская кровь, вскоре после того, как принял командование 11-й армией, подписал приказ, в котором говорилось: «Еврейско-большевистскую систему необходимо искоренить раз и навсегда». [39]Он даже пошел дальше, оправдав «…необходимость суровых мер в отношении евреев». Впрочем, в своих послевоенных мемуарах «Утерянные победы» Манштейн ни словом не упоминает об этом…

Принятие армией нацистской символики и принесение присяги лично Адольфу Гитлеру окончательно развеяли миф о том, будто вермахт остается в стороне от политики. «Генералы поддержали Гитлера, – много лет спустя признал фельдмаршал Паулюс, находясь в советском плену, – и, как следствие, полностью взяли на себя вину за его политику и методы ведения войны». [40]

Несмотря на все старания нацистов сплотить германскую армию, в июне 1941 года на уровне отдельных частей она оставалась вовсе не такой монолитной, как это впоследствии постарались представить некоторые писатели. Разница менталитета выходцев из Баварии, Восточной Пруссии, Саксонии и особенно австрийцев сразу бросалась в глаза. Даже в дивизиях, сформированных из жителей какого-то одного региона, можно было увидеть существенные различия. Например, многие молодые офицеры добровольных батальонов 60-й мотопехотной дивизии, впоследствии попавшей в окружение под Сталинградом, являлись выпускниками Высшей технической школы в Данциге. После возвращения родного города в состав фатерланда их охватила эйфория. «Для нас, – писал один из этих командиров, – национал-социализм был не программой партии, а квинтэссенцией немецкой нации». [41]С другой стороны, офицеры 160-го разведывательного батальона той же дивизии происходили в основном из семей восточнопрусских землевладельцев. В их числе был князь цу Дона-Шлобиттен, еще в 1918 году воевавший в составе кайзеровской гвардии на Украине.

16-я танковая дивизия хранила традиции старой прусской армии. Ее 2-й полк, которому летом следующего года предстояло стать на острие прорыва немецких войск к Сталинграду, вел свою историю от старейшего прусского кавалерийского полка, лейб-гвардии кирасирского. В полку было так много представителей знати, что офицеры почти не обращались друг к другу по званиям. «Вместо “господин капитан ” или “господин обер-лейтенант”, – вспоминал много позже один танкист, – они говорили друг другу “князь” или “граф”». [42]В ходе кампаний в Польше и во Франции полк понес такие незначительные потери, что практически полностью сохранил свой довоенный состав, а стало быть, и лицо.

Традиции прежней эпохи давали еще одно преимущество. «В своем полку, – вспоминал офицер из другой танковой дивизии, – высказываться откровенно было безопасно. В Берлине никто не осмеливался шутить о Гитлере так, как это делали мы». [43]Офицеры-земляки из Генерального штаба говорили о заговоре против фюрера, не опасаясь того, что на них донесут в гестапо. Доктор Алоис Бек, католический капеллан 297-й пехотной дивизии, пребывал в убеждении, что «из трех видов вооруженных сил вермахта сухопутные войска были наименее подвержены нацистской идеологии». [44]В люфтваффе не во всем согласные с режимом предпочитали молчать. «В те дни никому нельзя было доверять», [45]– рассказал лейтенант 9-го зенитного дивизиона, взятый в плен под Сталинградом. Сам он был искренним только с одним офицером-однополчанином, который как-то разоткровенничался с ним и с глазу на глаз признался, что нацисты уничтожили его умственно неполноценного брата.

Существует историческое указание, что, хотя «вермахт не следует рассматривать как единое целое», сама степень, в какой солдаты и офицеры были «готовы участвовать в войне на истребление с Советами, будь то антирусский, антибольшевистский или антиеврейский крестовый поход, представляет собой отдельную тему для исследований». [46]Князь Дона из 60-й механизированной пехотной дивизии сказал, что был потрясен собственной черствостью, когда много лет спустя перечитал свой дневник. «Сегодня невозможно понять, что я без единого слова протеста оказался заражен той манией величия, но тогда в нашем сознании доминировала мысль, что мы являемся частью огромной военной машины, неудержимо катившейся на восток уничтожать большевизм». [47]