Йохан Хёйзинга - Осень Средневековья

Со времен трубадуров значительное место в придворных беседах занимает казуистика любви. Это было как бы облагораживающим возвышением любопытства и пересудов до уровня литературной формы. Помимо «beaulx livres, dits, ballades» [«светских книг, сказаний, баллад»], трапезе при дворе Людовика Орлеанского придают блеск «demandes gracieuses» [«изящные вопросы»] 558. Разрешить их должен прежде всего поэт. Компания дам и кавалеров приходит к Гийому дё Машо; следует ряд «partures d’amours et de ses aventures» 559[«случаев с разлуками и приключениями любовников»]. В своем Jugement d’amour [ Судилище любви ] Машо отстаивает мнение, что дама, у которой умер ее возлюбленный, менее заслуживает сострадания, чем та, возлюбленный которой был ей неверен. Каждый казус такого рода подвергается обсуждению в соответствии со строгими нормами. – «Beau sire, чего бы вы более пожелали: чтобы люди дурно говорили о вашей возлюбленной, а вы знали бы, что она вам верна, – или же чтобы люди говорили о ней хорошее, а вы знали бы за нею дурное?» – И ответ в согласии с высокими формальными понятиями нравственности и неукоснительным долгом отстаивать честь своей возлюбленной перед окружающими не мог звучать иначе, нежели: «Dame, j’aroie plus chier que j’en oïsse bien dire et y trouvasse mal» [«Мадам, лучше бы для меня слышать, что о ней говорят хорошее, и зреть дурное»]. – Если дама, которой пренебрегает ее первый возлюбленный, заводит себе второго, более преданного, – должна ли она считаться неверной? Дозволяется ли рыцарю, утратившему всякую надежду свидеться с дамой, ибо она содержится взаперти ревнивым супругом, в конце концов обратить свои помыслы на поиски новой любви? Если рыцарь, оставив свою возлюбленную, устремляется к даме более знатной, а затем, отвергнутый ею, молит о милости ту, которую он любил прежде, может ли она простить его, не рискуя нанести урон своей чести? 560От подобной казуистики лишь один шаг до того, чтобы обсуждение любовных вопросов приняло форму судебного разбирательства, как в Arrestz d’amour [ Приговорах любви ] Марциала Оверньского.

Все эти формы и обычаи проявления любви мы знаем только по их отражению в литературе. Но они были в ходу и в действительной жизни. Кодекс придворных понятий, правил и форм не служил исключительно для того, чтобы с его помощью заниматься версификацией, – он был неотъемлемой частью аристократического образа жизни и, уж во всяком случае, светской беседы. Нелегко, однако, разглядеть жизнь того времени сквозь покровы поэзии. Ибо даже там, где действительная любовь описывается столь правдиво, сколь это возможно, описание всегда остается в сфере представлений, обусловленных определенными идеалами, с их техническим арсеналом ходячих представлений о любви; остается стилизацией литературного эпизода. Таково весьма пространное повествование о поэтичной любви между престарелым поэтом Гийомом дё Машо и Марианной 561XIV столетия, Le livre du Voir-Dit 562(то есть Подлинная история ). Поэту скорее всего было лет шестьдесят, когда одна знатная молодая особа из Шампани, Перонелла д’Армантьер 563, будучи лет восемнадцати от роду, послала ему в 1362 г. свой первый рондель, в котором предлагала сердце лично ей незнакомому прославленному поэту и просила его вступить с нею в любовную переписку. Послание воспламеняет бедного больного поэта, ослепшего на один глаз и страдающего подагрой. Он отвечает на ее рондель, начинается обмен посланиями и стихами. Перонелла гордится своей литературной связью, с самого начала она не делает из этого никакой тайны. Она хочет, чтобы он правдиво описал их любовь в своей книге, включив туда и стихи, и письма. Он с радостью берется за это; «je feray, à vostre gloire et loenge, chose dont il sera bon mémoire» 564. «Et, mon très-doux cuer, – пишет он ей, – vous estes courrecié de ce que nous avons si tart commencié? (Как могла она раньше?) Par Dieu aussi suis-je (куда как с большими основаниями); mais ves-cy le remède: menons si bonne vie que nous porrons, en lieu et en temps, que nous recompensons le temps que nous avons perdu; et qu’on parle de nos amours jusques à cent ans cy après, en tout bien et en toute honneur; car s’il y avoit mal, vous le celeriés à Dieu, se vous poviés» 565[«во славу и в похвалу Вам свершу я то, что останется на добрую память… И Вы, сладчайшее мое сердце, <���…> укоряете себя, что начали мы столь поздно? <���…> Клянусь Богом, я тоже <���…>; но вот верное средство: устроим нашу жизнь столь хорошо, сколь только возможно, в месте и времени, и наверстаем потерянное, дабы и через сотню лет о любви нашей говорили хорошо и с почтением, ведь имейся в ней что дурное, Вы утаили бы ее и от самого Господа, если б сумели»].