Во время большей части моего детства ни один белый мужчина, служивший в армии конфедератов, не имел права голоса, в то время как это право было предоставлено всем неграм, несмотря на то что лишь немногие из них могли даже написать своё имя. Сенатором от нашего штата был негр, так же как и аудитор графства и уполномоченный по делам школьного образования. И это притом, что в целом по нашему графству негры никогда не занимали более одной трети официальных должностей. Тем не менее чёрные республиканцы из Вашингтона сумели сделать такое состояние вещей постоянным.
Это настолько угнетало, что даже такой человек, как мой отец, писал своему другу-ветерану по армии конфедератов, что лучше было бы умереть, чем продолжать жить в таких условиях. «Когда всё потеряно, остаётся лишь одно средство. Я имею в виду необходимость взять в руки оружие, – писал отец в письме, на которое ссылается Клод Бауэрс в своей „Трагической эре”. – Какой смысл продолжать жить в условиях этой тирании, морального и физического угнетения, если мы могли бы почувствовать себя счастливее, сознавая, что умираем в борьбе за своё дело?»
Проблема должна была решиться в 1876 г. в ходе дебатов между генералом Уэйдом Хамптоном и правительственным чиновником Дэниэлом Чемберленом. По случайности мне запомнился один из массовых митингов, устроенных Хамптоном в Камдене при свете горящих на улицах фонарей. В те дни среди сторонников кампании был в ходу стишок следующего содержания:
Хамптон съест яйцо,
А Чемберлену достанется скорлупа.
Хамптон идёт к небесам,
А Чемберлен отправится в ад.
Этот стишок был для меня особенно притягательным, поскольку в то время мне впервые было позволено безнаказанно употреблять слово «ад».
В последующие годы отец рассказал нам много историй о том, как Хамптон вёл выборную кампанию в условиях подавляющего большинства чёрного населения. Одним из средств, к которому он прибег, была раздача билетов в цирк, представление которого проходило в день выборов за территорией города. Другим методом стала победа над правящими чиновниками их же собственным оружием, то есть воспользовавшись простодушием негров.
В те дни для каждого кандидата был подготовлен отдельный ящик для бюллетеней. Большинство негров не могли прочитать надписи на ящиках, но были в состоянии распознать, какой именно из ящиков принадлежит республиканцам, по месту его расположения в ряду других урн для голосования. Когда вокруг урн собрались толпы негритянского населения, люди Хамптона начали стрелять в воздух. В сумятице ящики для бюллетеней Хамптона и Чемберлена поменяли местами. Негры ринулись к урнам, чтобы проголосовать как можно скорее, и в результате многие из них бросили свои бюллетени в ящик Хамптона.
Во время следующих выборов, когда мне было примерно десять лет, отца не было дома. Он то ли ездил по делам, то ли принимал участие в очередной политической кампании, или и то и другое вместе. Ведь после политических гонок для доктора всегда было много работы. Вдруг около дома послышался какой-то грохот. Мама встревожилась и сказала, чтобы мы с Гарти взяли свои ружья.
Мы схватились за оружие: одностволку и заряжавшуюся с дульной части двустволку. Мама сказала, чтобы мы зарядили ружья и заняли позиции на втором этаже на балконе.
– Только не стреляйте, – предупредила она, – пока я не скажу.
Мы стояли там с бешено колотящимся сердцем, каждый сжимал в руках ружьё длиной почти в собственный рост и наблюдал, как улицу начинает заполнять толпа цветных. Напившись дешёвого виски, они держали путь на избирательный участок или на митинг.
Я смутно помню то, что произошло потом. Помню только, как какой-то негр упал за деревья. Внезапно все бросились бежать. Мы бросились вниз, чтобы посмотреть, что случилось. Его голова оказалась разрублена, будто топором. Мама принесла воды и перевязала рану. Я не знаю, что случилось с тем человеком, но вряд ли с такой раной на голове он мог выжить. Подобные потери случались не так редко, и пострадавшими были в основном негры.
Я не поддерживал мотивы, которые заставили моего отца стать членом клана. Это членство вовсе не свидетельствует о его любви к насилию или жестокости натуры. Однажды отца позвали к смертному одру одного из тех южан, кто поддерживал новую политику. Прибыв в тот дом, отец заметил, что никто из друзей или родственников не удосужился посетить умирающего. Ему было очень печально видеть, «какими бесчувственными и жестокими друг к другу стали люди из-за политических распрей».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу