Джон Уилер-Беннет - Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии

Все эти соображения носят, скорее всего, лишь теоретический характер, особенно по сравнению с тем непосредственным практическим значением и воздействием, которое Брест-Литовский договор оказывал на ситуацию в Германии, особенно после прихода к власти национал-социалистов. Веймарская республика при поддержке большей части руководства Генерального штаба, чьи взгляды весьма рельефно выражал генерал фон Сект, стремилась к сближению с Советским Союзом и весьма в этом преуспела, что выразилось в подписании Рапалльского договора и Военного соглашения от 3 апреля 1922 г., а также советско-германского Договора о дружбе и нейтралитете от 24 апреля 1926 г. Однако в руководстве Генштаба находились люди, хотя в то время и составлявшие меньшинство, которые разделяли взгляды Гофмана о том, что большевики – это корень всех зол, и мечтали осуществить те захватнические планы в Восточной Европе, которые, к их досаде, не удалось реализовать после подписания Брестского мира.

К этому следует добавить, что лично Гитлер относился к этому договору с совершенно откровенной симпатией, а национал-социалисты предприняли все возможные усилия, чтобы представить этот документ как идеальный мирный договор и привнести в умы немцев убеждение, что именно к заключению таких договоров Германия и должна стремиться. Ведь никакой другой идеологии, кроме той, на которой основывалось заключение Брестского мира со стороны Германии, немцам предложено не было, а их большинство как раз разделяло в то время именно эту идеологию. Поколение немцев, жившее в нацистской Германии, в большинстве своем считало образ мыслей, лежавший в основе подписания Брест-Литовского мирного договора, совершенно верным, а те принципы и соображения, на которых было основано его подписание, – вполне приемлемой основой и для текущей политики. Красноречивее всех эту точку зрения выразил сам фюрер, сравнивая Брестский мирный договор с Версальским. «<���Я положил два этих договора рядом, сравнил их по пунктам и убедился, насколько бесконечно гуманным был первый и сколь жестоким и бесчеловечным второй, – писал он в «Майн Кампф». – В те дни мне приходилось часто выступать по этому вопросу перед двухтысячной аудиторией, и в начале выступления я чувствовал на себе враждебный взгляд 3600 глаз. А 3 часа спустя все присутствующие буквально вздымались в единодушном порыве справедливого гнева и безграничной ярости». Неудивительно, что ниже Гитлер пишет: «Мы (национал-социалисты) должны отказаться от постоянных попыток проникновения на юг и запад Европы и сконцентрировать все внимание на восточных землях… когда мы говорим о землях на востоке, мы должны в первую очередь иметь в виду Россию и пограничные с ней страны». И далее: «Мы не должны забывать, что международное еврейство, которое по-прежнему контролирует Россию, не считает Германию союзником; оно уготовило ей ту же участь, что и России. Над Германией нависла постоянная угроза того, что с ней произойдет то же, что и с Россией; следующей главной мишенью большевизма является Германия».

В данном подходе, как мы видим, объединились доктрина создания Великой Германии, которая возобладала перед Первой мировой войной, всепоглощающая ненависть к евреям и идеологическое противостояние большевизму. Одним из способов его практического воплощения представлялось возрождение и поддержание того образа мыслей, которого придерживались в Германии во времена Брест-Литовска. Характерно, что в 1917 г. политологи призывали к «всенемецкоому единству» так же, как и авторы, писавшие на эту тему в нацистской Германии, правда делая это более откровенно, совершенно открыто говоря, что за этим стоит. Так, профессор Хеттнер в одной из своих книг, посвященных этой теме, писал: «Дело не в том, что между нами и Англией существуют какие-то отдельные проблемы. Главное в том, что Англия хочет играть господствующую роль в мире, а мы стремимся к тому же на основе совместных усилий немцев всего мира. В этом и заключается главная причина нынешней войны». Годы спустя Гитлер сформулировал это одной фразой: «Германия будет либо мировой державой, либо вообще никакой». При этом он признавал, что Англия никогда добровольно не согласится, чтобы Германия заняла ведущее место на мировой арене, однако подчеркивал, что это сейчас не главное. Главное же заключается в том, чтобы объединить усилия всех немцев, как в Германии, так и за ее пределами, и завоевывать территориальное пространство в Европе.