Нам, конечно, известно, что в мысли Шмитта фундаментальную роль играет исключительное положение (или чрезвычайная ситуация). Исключительное положение, по Шмитту, является политическим эквивалентом чуда в теологии – внезапным событием, которое нарушает «естественные законы». Шмитт упрекает либеральных конституционалистов и сторонников юридического позитивизма в том, что они считают, будто политическая жизнь страны является вопросом лишь норм и правил, определенных Конституцией, и не понимают, что заранее определенные нормы не могут применяться к исключительному положению, по природе своей непредвиденному. Исключение невозможно предвидеть, как и средства, которые нужно будет использовать в исключительном случае. Только суверенная власть может их применить. Суверен – это тот, кто решает в исключительном положении (и о нем самом). И наоборот, если знаешь, кто принимает решения в исключительном положении, значит уже знаешь, где место суверенности.
Но, вопреки утверждениям, на которые сподобились некоторые авторы, это не означает, что Карл Шмитт является «отцом» исключительных мер, которые в западных странах тяготеют к ограничению публичных свобод и выстраиванию общества всеобщего надзора под предлогом борьбы с терроризмом. Действительно, исключение по определению должно быть исключительным, но сегодня о нем это можно сказать все меньше.
Развитие войны и международного права – другой сюжет размышлений. «Гуманитарные войны» позволяют нам сегодня понять, что войны превращаются в полицейские операции, нарушающие суверенитет государств. Карл Шмитт в точности предугадал то, как постепенно стираются все традиционные различия между тылом и фронтом, бойцами и гражданскими лицами, регулярными войсками и нерегулярными, полицией и армией, внутренними делами и внешними. В конечном счете, в нашу эпоху, когда «горячий мир» пришел на смену «холодной войне», исчезает и сама граница между войной и миром: когда пушки умолкают, война продолжается средствами пропаганды и «переобучения». Таким образом, теряется из виду то, что целью войны является мир.
Работы Карла Шмитта, в частности «Поворот к дискриминационному понятию войны» (1938), позволяют понять то, что «гуманитарные войны», являющиеся дискриминационными, в значительной мере соответствуют возврату к «справедливой войне», как ее понимали средневековые теологи.
Определяя отношения между государствами, старое право народов (ius publicum europaeum), которое благодаря Вестфальскому договору положило конец религиозным войнам, трактовало войну в том смысле, что каждый ее участник имел основания отстаивать свое право: justus hostis (справедливый, то есть законный враг), а не justa causa (справедливое дело). Именно это позволяло удерживать войну в определенных границах, отсюда и значимость jus in bello (права на войне). Дискриминационная война, воскрешающая «справедливую войну» Средних Веков, – это война, на которой jus ad bellum (право на войну) берет, напротив, верх над jus in bello. Враг отныне – не противник, который в других обстоятельствах мог бы быть и союзником. Теперь это абсолютный враг. Представляемый дьяволом, преступником, олицетворением Зла, он воспринимается в качестве врага человеческого рода, с которым нужно не только сражаться – его необходимо уничтожить. В таком случае против него можно использовать любые средства – экономические санкции, бомбежки мирного населения и т. д., поскольку речь более не о том, чтобы вести с ним мирные переговоры, ведь допускается лишь безоговорочная капитуляция. Шмитт показывает, что идеологические и «гуманитарные» войны современности, дисквалифицирующие врага на моральном основании и не рассматривающие его в качестве противника, с которым воюют, предполагая при этом, что у него могут быть свои резоны, переняли эстафету у религиозных войн. Они отличаются той же безжалостностью и тотальностью.
Желая разработать новую теорию международного права, понимаемую в качестве «конкретного порядка», Шмитт в то же время понимал, что невозможно восстановить старое jus publicum europeum: в небытие ушел сам международный евроцентричный порядок, построенный на чисто государственных основаниях. Именно по этой причине он выступил за «опространствование» политических распрей, поддержав старый принцип «cujus regio, ejus religio» («чья земля, того и вера»). Отсюда его теория « Großraum » (большого пространства), заявленная уже в 1938 году – затем её будут яростно критиковать идеологи СС, особенно Вернер Бест и Райнхард Хён. Европа, как утверждал он, должна организоваться в виде большого пространства, чей естественный геополитический центр составляет немецкая империя, и выработать нечто равнозначное американской Доктрине Монро, в соответствии с которой США с 1823 года запрещают присутствие любых иностранных военных сил в северо- и южноамериканском пространстве. Шмитт выступал за «плюриверсум», то есть многополярный мир, а не «универсум», мир, объединенный под властью одной-единственной сверхдержавы. И эта альтернатива сегодня тоже как никогда актуальна.
Читать дальше