Фредерик Бастиа - Протекционизм и коммунизм

Как и вы, я вижу собственность прежде всего в свободном распоряжении человеком самим собой, затем в распоряжении своими способностями и, наконец, в распоряжении продуктом как результатом проявления его способностей, что и доказывает, помимо всего прочего, что с определенной точки зрения свобода и собственность совпадают друг с другом.

Однако едва ли я осмелюсь сказать, как говорите вы, что собственность на продукт наших способностей менее связана, так сказать, с нашим телом, чем с самими этими способностями. В сугубо материальном ракурсе это бесспорно, но лишение человека его способностей или продукта его способностей дает одинаковый результат, который именуется рабством. Это еще одно доказательство природной идентичности свободы и собственности. Если я силой оберну весь труд какого-нибудь человека к моей выгоде, этот человек – мой раб. Он останется рабом даже в том случае, если я, предоставив ему возможность трудиться свободно, все-таки захвачу, силой или хитростью, продукт его труда. Первый вид порабощения отвратителен, второй – не так уж. Заметив, что свободный труд более интеллектуален и продуктивен, хозяева порешили: не будем узурпировать напрямую способности наших рабов, а захватим более богатый продукт их свободных способностей и назовем эту новую форму рабства красивым именем Протекция.

Вы говорите еще, что общество заинтересовано в том, чтобы гарантировать собственность. В этом я тоже согласен с вами, но иду несколько дальше вас. Если под обществом вы понимаете правительство, то я говорю, что в части, касающейся собственности, его единственная миссия – гарантировать ее неприкосновенность, а если оно пытается «уравновешивать» ее, а вовсе не гарантировать, то оно посягает на нее. Этот пункт заслуживает особого внимания и изучения.

Когда группа людей, которые не могут жить без труда и без собственности, собирают средства, чтобы оплачивать общую силу, то ясно, что они намерены трудиться и пользоваться плодами своего труда в условиях безопасности и не собираются отдавать свои способности и достояния во власть этой силы. Даже при отсутствии – некогда так и было – упорядоченного правления я не думаю, чтобы можно было оспаривать у индивидов право на защиту, то есть право защищать себя, свои способности и свое имущество.

Не претендуя на то, чтобы философствовать насчет происхождения и объема правительственных прав, ибо я по слабости своей пасую перед столь обширной темой, я все же позволю себе высказать вам одну мысль. Мне думается, что права государства не могут быть чем-то иным, кроме как регулированием и упорядочением личных, индивидуальных прав, которые первичны. Я не могу даже представить себе некое коллективное право, которое не имело бы своим истоком индивидуальное право и не исходило бы из его наличия. Следовательно, чтобы выяснить, законно ли облечено государство тем или иным правом, надо прежде всего задаться вопросом, заключено ли это право, так сказать, в самом индивиде вне зависимости от всякого правления и правительства. Именно исходя из такого соображения, я на днях в одном моем выступлении отверг идею права на труд. Я говорил, что поскольку Пьер не вправе непосредственно требовать от Поля, чтобы тот отдал ему свой труд, он, Пьер, также не вправе требовать того же самого через посредство государства, потому что государство представляет собой лишь общую силу, созданную Пьером и Полем на свои средства и имеющую вполне определенное предназначение, которое никогда не может и не должно означать превращение в справедливое того, что несправедливо. Именно с помощью такого пробного камня я и составляю себе суждение по поводу разницы между гарантией и выравниванием людских достояний государством. Почему государство имеет право, притом даже с помощью силы, гарантировать каждому неприкосновенность его собственности? Потому что это право предсуществует у самого индивида. Нельзя отказывать индивидам в праве на законную самозащиту, в праве прибегать при необходимости к силе, чтобы отбить атаки на их личность, способности, достояние. Понятно, что это индивидуальное право, принадлежащее каждому гражданину, может приобрести коллективную форму и узаконить общую силу. Но почему государство не вправе выравнивать достояния? Потому что для этого ему надо что-то отнять у одних и даровать другим. А между тем ни один из тридцати миллионов французов не имеет права брать у кого-нибудь и что-нибудь силой под предлогом достижения равенства, и совершенно непонятно, как они могут наделить таким несуществующим правом общую силу.