Франс де Вааль - Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

Однажды я спросил Сью Сэвидж-Румбах, работавшую с Канзи, бонобо, который общался, нажимая символы на клавиатуре: «Вы изучаете язык, умственные способности или, по-вашему, между ними нет никакого различия?» Вот что она ответила.

«Различие существует. Потому что мы работаем с человекообразными обезьянами, которые не обладают лингвистическими способностями в человеческом понимании, но хорошо справляются с познавательными заданиями, такими как ориентация в лабиринте. Языковые навыки могут помочь выработать и развить познавательные навыки хотя бы потому, что вы можете сообщить обученной языку обезьяне то, чего она не знает. Это позволяет перевести познавательные задания на совершенно иной уровень. Например, у нас есть компьютерный тест, в котором обезьяны складывают три фрагмента изображения на экране в портрет. Если обезьяны справляются с этим заданием, они получают четыре фрагмента, один из которых относится к другому портрету. Когда мы впервые предложили этот тест Канзи, он взял фрагмент кролика и сложил вместе с фрагментом моего изображения. Он старался, но одно к другому не подходило. Так как он достаточно хорошо понимал устную речь, я смогла ему подсказать: „Канзи, мы складываем не кролика, сложи лицо Сью“. Как только он это услышал, Канзи прекратил заниматься кроликом и обратился к фрагментам моего лица. Таким образом, инструкция произвела немедленный эффект» {158}.

Так как Канзи четыре года жил в Атланте, я встречался с ним неоднократно и каждый раз поражался, как хорошо он понимает устную речь. Меня удивили не его «высказывания», которые были довольно примитивными, заведомо ниже уровня трехлетнего ребенка, а то, как он реагировал на слова окружающих людей. В одной из подобных ситуаций, записанной на видеокамеру, Сью в маске сварщика, чтобы избежать эффекта Умного Ганса, обращается к Канзи: «Положи ключи в холодильник». Канзи берет связку ключей, открывает холодильник и кладет туда ключи. Когда Канзи просят сделать собаке укол, он берет пластиковый шприц и втыкает в свою мягкую игрушку. Пассивное восприятие Канзи очень помогло ему познакомиться со множеством предметов и их названий. Чтобы проверить это, Канзи включали запись слов, которые он слушал в наушниках. При этом сам он сидел за столом и должен был выбрать изображение предмета, название которого услышал. Однако способность Канзи распознавать отдельные слова не объясняет, как ему удавалось понимать целые предложения.

Подобное понимание я замечал и у своих человекообразных обезьян, несмотря на то что ни одна из них не проходила языкового обучения. Джорджия, шаловливая шимпанзе, имела привычку тайком набирать в рот воды из поилки, чтобы потом поливать ничего не подозревавших посетителей. Однажды я сказал ей по-голландски, показывая на нее пальцем, что я все видел. Джорджия немедленно выплюнула воду, видимо, осознав, что преподнести мне сюрприз не получится. Но как она поняла, что я сказал? Мне кажется, что многие человекообразные обезьяны знают несколько ключевых слов и очень восприимчивы к сопутствующей информации, такой как интонация голоса, жесты и выражение лица. В конце концов, когда Джорджия набрала полный рот воды, я тут же показал на нее пальцем и назвал по имени, дав таким образом несколько подсказок. Даже не понимая в точности моих слов, она оказалась достаточно сообразительной, чтобы составить представление о том, что я мог иметь в виду.

Когда человекообразные обезьяны правильно угадывают значение наших слов, у нас создается полное ощущение, что они понимают все, о чем мы говорим, но их восприятие более фрагментарно. Роберт Йеркс приводит яркий пример подобного общения с Шимпитой, молодым шимпанзе.

«Однажды я угощал Шимпиту виноградом, и он проглатывал косточки. Я сказал ему, что он должен отдавать косточки мне, так как опасался, что у него может случиться аппендицит. Он отдал мне все косточки, которые были у него во рту, потом руками и губами собрал несколько косточек, упавших на землю. Наконец, осталось всего две косточки между стенкой клетки и цементным полом, которые он не мог подобрать ни руками, ни губами. Я упрекнул его: „Шимпита, ты ведь съешь эти косточки, когда я уйду“. Он посмотрел на меня так, как будто осуждал за то, что я доставляю ему столько хлопот. Затем, продолжая поглядывать на меня, он пошел в соседнюю клетку, раздобыл маленькую палочку, которой вытащил косточки, и передал мне» {159}.

Можно подумать, что Шимпита понял все предложение, вот почему удивленный Йеркс добавил: «Такое поведение требует тщательного научного исследования». Но, скорее всего, шимпанзе следил за жестикуляцией и мимикой ученого более пристально, чем мы привыкли это делать. Обращая основное внимание на сами слова, мы в отличие от животных пренебрегаем языком тела, а для них это все, чем можно руководствоваться. Это навык, который они применяют каждый день и довели до такого совершенства, что читают нас как открытую книгу. Это напоминает мне историю, рассказанную Оливером Саксом, о группе пациентов, страдающих афазией, которые смеялись до слез во время телевизионной трансляции речи президента Рональда Рейгана {160}. Не в состоянии воспринимать слова как таковые, пациенты следили за содержанием речи по жестикуляции и выражению лица президента. Они настолько внимательны к невербальным сигналам, что их невозможно обмануть. Сакс сделал вывод, что Рейган, речь которого всем остальным присутствующим показалась совершенно нормальной, так искусно комбинировал вводящие в заблуждение слова с интонациями, что только пациенты с травмой мозга сумели это распознать.