Франс де Вааль - Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

Беспозвоночные животные, по всей видимости, еще преподнесут сюрпризы ученым, изучающим эволюционное познание. Несмотря на анатомические отличия, беспозвоночные сталкиваются с теми же проблемами выживания, что и позвоночные животные, поэтому служат благоприятной почвой для эволюции познавательных способностей. Например, представители членистоногих – пауки-скакуны – вводят в заблуждение других пауков, имитируя попадание в сеть насекомого. Когда хозяин сети отправляется ее проверить, он сам становится добычей. Вместо того чтобы знать от рождения, как изображать пойманное насекомое, пауки-скакуны учатся этому методом проб и ошибок. С помощью своих конечностей они дергают и трясут сеть другого паука разнообразными способами, пока не подберут сигналы, которые приманят к ним хозяина сети. Эти сигналы пауки-скакуны используют и в дальнейшем. Такая тактика позволяет им найти подход к любому виду, служащему им добычей. Вот почему арахнологи начали говорить о познавательных способностях пауков {365}. Почему бы и нет?

К нашему удивлению, шимпанзе оказались конформистами. Копировать поведение других для собственной выгоды – это одно, а стремиться действовать, как все, – совсем другое. Это основа человеческой культуры. Мы обнаружили эту особенность, когда Вики Хорнер предложила двум разным группам шимпанзе аппарат, из которого можно было доставать пищу двумя различными способами. Обезьяны могли либо вставить палку в отверстие, чтобы получить виноградину, либо той же палкой приподнять маленькую ловушку, чтобы виноградина выкатилась к ним. Шимпанзе перенимали навык у одного из членов своей группы, заранее обученного этой технике. В первой группе обучение проводилось технике вставления палки в отверстие, а во второй – технике поднимания ловушки. Притом что обе группы использовали один и тот же аппарат, который мы перемещали от одной к другой, первая группа научилась вставлять палку, а вторая – поднимать ловушку. В результате Вики создала две различные культуры шимпанзе {366}.

Конечно, были исключения. Некоторые шимпанзе научились обеим техникам или использовали не ту технику, которая была показана членам их группы. Однако, когда спустя два месяца мы провели повторное тестирование, большинство отличий исчезло. Выглядело это так, как будто обезьяны установили групповое правило: «Делайте, что все делают, независимо от того, что обнаружили вы сами». Поскольку мы не заметили никакого давления со стороны обезьян, занимавших высокое положение, или преимущества одной техники перед другой, мы объяснили это единообразие склонностью к конформизму . Это качество, очевидно, соответствует моей идее о подражании, основанном на принадлежности к сообществу, а также тому, что мы знаем о человеческом поведении. Представители нашего вида – законченные конформисты, заходящие в этом так далеко, что готовы отказаться от собственных убеждений, если они не совпадают с мнением большинства. Наша восприимчивость к внушению значительно больше, чем у шимпанзе, хотя имеет ту же основу. Вот почему конформизм – очень подходящее определение {367}.

Это определение постоянно применяется к культуре приматов, например, в полевых исследованиях капуцинов, которые проводила Сьюзен Перри. У этих обезьян есть два одинаково эффективных способа вытрясать семена из плодов растений, которые они встречают в джунглях Коста-Рики. Они могут либо раздавить плод, либо растереть его о ветку дерева. Капуцины – одни из самых энергичных собирателей из всех, что я знаю, и каждая взрослая обезьяна применяет один из названных выше способов. Перри обнаружила конформизм в поведении дочерей, заимствовавших технику у своих матерей, но не в поведении сыновей {368}. Эти половые различия, также выявленные у молодых шимпанзе, обучающихся доставать термитов с помощью веток, становятся понятны, если социальное обучение происходит на основе модели. Матери служат ролевыми моделями для дочерей, но не для сыновей {369}.

Конформизм трудно подкрепить доказательствами для природных популяций. Существует слишком много альтернативных объяснений, почему один индивидуум может вести себя так же, как другой, включая генетические и экологические причины. Как можно решить эту проблему, было показано в широкомасштабном проекте по изучению горбатых китов в заливе Мэн на северо-востоке США. В дополнение к обычному способу охоты, при котором киты окружают рыбу веером пузырьков, один самец придумал новую технику. В 1980 г. впервые было замечено, как этот кит с громким звуком ударял по воде хвостом, что еще больше скучивало рыбу. Со временем эта техника стала широко применяться в популяции. В течение четверти века исследователи тщательно документировали, как она распространялась среди шестисот индивидуально распознаваемых китов. Было обнаружено, что киты, находившиеся рядом с теми китами, которые применяли эту технику, быстро осваивали ее сами. Родственные связи в данном случае были ни при чем, так как не имело значения, обладала ли этим навыком мать кита или нет. Все зависело от того, вместе с кем киты ловили рыбу. Поскольку крупные китообразные недоступны для экспериментов, вероятно, это самое убедительное доказательство из всех, которые мы когда-нибудь сможем получить, что поведение распространилось социальным, а не наследственным путем {370}.