Александра Горовиц - Смотреть и видеть. Путеводитель по искусству восприятия

Этот феномен свойствен не только любителям видеоигр. То, что мы делаем сейчас, влияет на то, что мы увидим после. Глядя в течение нескольких часов на дисплей, я усиливала свою способность замечать фигуры, которые проплывали по монитору. Психологи, изучавшие людей, игравших в “Тетрис” (потому что психологам, судя по всему, дозволено изучать что угодно ) по семь часов в течение трех дней, описали “эффект «Тетриса»”. Ученые оставляли испытуемых в лаборатории на ночь и будили в тот момент, когда их электроэнцефалограммы указывали на то, что они вошли в гипнагогическое состояние, неофициально известное как “засыпание”. Все испытуемые, которые не отпихнули от себя назойливых исследователей, а смогли рассказать, что они видели во сне, видели во сне падающие фигурки из “Тетриса”. Даже страдающие амнезией испытуемые, которые не помнили, что днем играли в “Тетрис”, видели во сне эти фигурки: они не могли вспомнить, что делали днем, но сны подсказали им это.

После прогулки с Шоу я испытала “эффект букв”. Теперь я видела буквы в стенных панелях магазина и уже не могла видеть их иначе. Вместе панели составляли бессмысленное слово с множеством P, S и U . Я пошла к входу в метро и, переходя улицу, посмотрела под ноги. “Смотри”, – было написано на дорожке. Да, я буду смотреть – но я уверена, что теперь, когда мое зрение изменилось, буквы сами найдут меня.

Фасад церкви, в которую я никогда не заглядывала, походил на зияющую дыру.

“Если вам скучно или грустно, постойте полчаса на углу”, – пишет Майра Кальман. Она не уточняет, что, по ее мнению, за эти полчаса должно случиться с вами, вашей скукой или грустью, однако теперь я чувствовала себя достаточно вооруженной, чтобы попробовать это понять. Одним влажным тихим днем в конце лета я провела немало времени, стоя на углах вместе с Кальман, моей подругой и сообщницей в стремлении радоваться обыденному. Мы даже просидели тридцать пять минут на скамейке на разделительном островке между перекрестками. Мы не только изгнали любые следы скуки, но и почувствовали, что жизнь вокруг окрасилась в более веселые цвета.

Майра Кальман – художник-иллюстратор. Ее фантастические рисунки гуашью публикуются повсюду – а затем вырываются из журналов и газет и повисают на дверях и стенах офисов. Кроме того, она барахольщик – в лучшем смысле этого слова: она собирает изображения и опыт. И если обычный барахольщик накапливает предметы, часто неважные, то Кальман ограничивается вещами нематериальными [6]. Она не отдает предпочтения красивому или утонченному, ее интересует не только причудливое или необычное. Она коллекционирует обыденное: вещи, мимо которых мы проходим, не замечая их. Однажды Кальман в шутку изобразила ножницы (если с ножницами вообще можно шутить) на красном фоне. Теперь это были не просто ножницы, но в этом-то и дело: изначально они были просто ножницами. Их – а также нарисованные пирожные, держатели для скотча, бутылки и контейнеры для еды – взгляд Кальман навсегда изменил, заставив и нас их увидеть.

Стоять на углу с Кальман никогда не скучно. Думаю, это оттого, что на углу происходит одновременно множество обычных вещей. Я попросила Кальман прогуляться со мной, чтобы свежим взглядом увидеть обыденное. Одно из ограничений восприятия, которое мы сами себе ставим и от которого страдаю я, – стремление к упрощению и обобщениям: мы перестаем обращать внимание на частности и привыкаем оценивать все на ходу, мельком. Мы стараемся избегать зрительных перегрузок и просто проживаем день за днем. Художник же отчасти сохраняет взгляд ребенка: он умеет смотреть на мир, не думая о наименовании или функции того, что попадается на глаза. Младенец смотрит на все одинаково беспристрастно: для него исходная ценность пластиковой машинки ничуть не больше ценности пустой коробки – до тех пор, пока первую не назовут игрушкой, а вторую – мусором. Мой сын восхищается вездесущими семенами вяза, скапливающимися у порога, не меньше, чем письмами, меню или рекламными буклетами, которыми так интересуются взрослые. Для ребенка, как и для художника, важно все, и нет почти ничего такого, чего он не заметил бы.

Когда долго смотришь на давно привычную вещь, она начинает казаться странной и незнакомой – как имя, которое много раз подряд повторяешь вслух [7]. Я подозревала, что прогулка с Кальман станет пешим эквивалентом произнесения моего имени вслух сто раз подряд. Кальман, заядлая любительница прогулок, была рада побродить со мной. Мы встретились на углу – удачное начало прогулки с человеком, который воспевает перекрестки.