По большей части эти двери прямиком ведут к проблеме того, что мы называем «государством», – и бюрократических структур, посредством которых оно осуществляет свою власть. Является ли претензия государства на обладание монополией на насилие конечной проблемой или государство представляет собой ключевую часть любого возможного решения? Является ли предосудительной сама практика выработки правил и дальнейшей угрозы причинения физического вреда в адрес того, кто им не следует; или же предосудительно лишь то, что власти неправильно применяют эту угрозу? Рассмотрение расизма, сексизма и всего остального в качестве нагромождения абстрактных структур – это лучший способ полностью уйти от обсуждения этих вопросов.
Во многих сельских общинах, которые антропологи изучали подробнее всего и где современные административные приемы считаются чем-то навязанным извне, ситуация очень похожа на мой пример с альфой и омегой. Обычно мы так или иначе имеем дело с покоренным населением, то есть с людьми, которые прекрасно осознают, что нынешнее положение дел является следствием насилия. В результате никому и в голову не придет отрицать, что, по сути своей, правительство – это институт принуждения, даже если они и готовы согласиться с тем, что в определенных отношениях оно действует в их интересах. Например, в сельских районах Мадагаскара, где я проводил полевые исследования, каждый считал само собой разумеющимся, что государства действуют прежде всего путем внушения страха. Это касалось и старых малагасийских царств, и последовавшего за ними французского колониального режима, и ее нынешнего малагасийского наследника, который рассматривался как слегка переиначенная версия того же самого. С другой стороны, страх внушался спорадически, поскольку на протяжении большей части времени государство или его представители просто отсутствовали. Правительство практически не играло никакой роли в регулировании деталей повседневной жизни: не существовало строительных норм, законов об открытой таре, обязательной регистрации и страхования транспортных средств, правил относительно того, кто мог покупать или продавать, строить, курить, пить или есть что бы то ни было, или того, где люди могли играть музыку или разводить животных. Даже если такие законы и были, все равно никто не знал, в чем они заключались, потому что никому, в том числе и полиции, не приходило в голову их применять даже в городах, не говоря уже об окружающей их сельской местности, где подобные вопросы полностью регулировались обычаями, собраниями общин или магическими табу. При таких условиях совершенно очевидно, что главной функцией правительственной бюрократии была регистрация налогооблагаемой собственности и поддержание инфраструктуры, позволявшей сборщикам налогов появляться и забирать свое.
Эта ситуация создала определенные интересные дилеммы для моего исследования. Прежде чем отправляться в сельскую местность, я проделал большую работу в малагасийских национальных архивах. В XIX веке Королевство Имерина пригласило иностранных миссионеров для подготовки гражданских служащих; в результате их отчеты сохранились, равно как и те, что относились к временам колониального режима. В итоге для периода с 1875 по 1950 год у меня было множество информации по общине, которую я изучал: данные переписей, протоколы школ и прежде всего точные цифры, касающиеся размеров каждой семьи и принадлежащей ей земли и скота, а в более ранний период и рабов. Но сразу же по приезде я обнаружил, что большинство людей считали, что именно это, скорее всего, и будет спрашивать чужак из мира капитала, и потому отвечали на такие вопросы неохотно. Они были готовы говорить практически обо всем остальном. В результате я собрал совершенно разнородные данные для двух исторических периодов.
По мере того как я лучше узнавал людей, я постепенно понимал, что дело было не в том, что правительство не регулировало их повседневную жизнь – в самых важных вопросах правительство вообще ничего не делало. В малагасийской истории государственная власть обнаруживает тенденцию прибывать и убывать, и в тот момент она как раз убывала. Конечно, существовали правительственные учреждения, где сидели люди, записывавшие и регистрировавшие разные вещи, но это скорее было показной работой – платили им очень мало, расходных материалов они не получали (бумагу им приходилось покупать самостоятельно), все врали о размерах своего имущества, а налогов не платил вообще никто. Полиция просто патрулировала шоссе и не совала нос в сельскую местность. Но все говорили о правительстве так, как будто оно реально существовало, надеясь, что чужаки ничего не заметят, поскольку, в противном случае, кто-нибудь в каком-нибудь столичном ведомстве мог решить, что с этой ситуацией нужно что-то делать. Так что на одном уровне бюрократическая власть практически не влияла на людей. На другом она пронизывала все.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу