Эдвард Люттвак - Возвышение Китая наперекор логике стратегии

Далее следует завуалированное предостережение: «Вьетнам обостряет конфронтацию между Китаем и США… и недовольство китайского общества Вьетнамом быстро усиливается, а это обязательно окажет комплексный эффект на будущую политику Китая по отношению к Вьетнаму». Сдержанный выбор терминов («комплексный») обычно служит для того, чтобы смягчить остроту конфронтации, но в этом случае за завуалированным предостережением последовала прямая военная угроза. Это видимо было и главной целью всего этого опуса: запугать Вьетнам тем аргументом, что военно-морская мощь США не сможет защитить его, если Китай решится на нападение, вероятнее всего, на суше.

Если между Китаем и Вьетнамом дело действительно дойдет до конфронтации, ни один авианосец ничьей страны не обеспечит Вьетнаму безопасность…

Вьетнам не должен играть в опасную игру между Китаем и США: он тем самым играет с огнем.

Эту статью делает такой откровенной то, что Као Вэйминь сначала ссылается на «общественное мнение», чтобы открыто признать – во всем виновен китайский территориальный экспансионизм («США пытаются сдержать рост китайской мощи»; «территориальные амбиции Китая уже вызывают беспокойство во Вьетнаме»), но потом утверждает, что раз Китай – это Китай, Вьетнаму надо заткнуться («официальные лица публично критикуют Китай») и уступить ему все, что ему нужно, потому что «никакой авианосец ничьей страны» не защитит от китайской мощи, если она начнет действовать.

Что касается такого предостережения, то стоит отметить, что оно, наверное, было бы более правдоподобным, если бы относилось к другой стране. Для вьетнамцев такие угрозы нисколько не значимы, а скорее убеждают их продолжать сопротивляться Китаю. Для национальной идентичности Вьетнама характерен комплекс «убийцы гигантов», проявившийся в войне против США. Он берет свое начало в форматирующем опыте сопротивления гораздо более сильной державе, чем какая-то китайская империя: речь идет о завоевавших весь мир монголах, которые напали на Вьетнам сначала в 1257–1258 гг., затем в 1284–1285 гг. (после образования династии Юань), и снова в 1287–1288 гг. И каждый раз монголы терпели поражение. Только после того как монголы отступили, вьетнамцы заплатили им дань. Несомненно, что они поступят так снова, но только после того, как опять разгромят НОАК.

Незнание китайскими правителями, умелым рупором в руках которых является Као Вэйминь, истории своих соседей было бы необъяснимым в отсутствии барьера великодержавного аутизма, однако его наличие все проясняет. Это естественная черта великой нации, и она была бы безобидной, если бы Китай не проводил сейчас курс наращивания своей мощи. Но поскольку происходит именно это, создалась опасная комбинация таких факторов, как беспокойный китайский аутизм, вьетнамская непокорность и пальмерстоновская активность Соединенных Штатов. И эта комбинация может прийти в движение, если Китай опять попытается захватить риф, скалу или мель.

Как уже упоминалось, все независимые государства неизменно отстаивают свою независимость, но не во всех государствах есть политическая культура, выражающаяся в активном противостоянии подчинению внешним силам: некоторые государства более податливы, чем другие. Обычным мотивом подчинения является страх, но в случае с Южной Кореей, с ее отношением к Китаю, страх занимает лишь второе место и обычно обусловлен тем, что Китай может натравить или не натравить на Южную Корею – Корею Северную. Более действенным мотивом является комбинация глубокого уважения к культуре Китая и китайцам, которое особенно отчетливо проявляется на фоне негативного отношения корейской элиты (не народа 107) к Соединенным Штатам и американцам, в сочетании с усиливающимся осознанием важности китайского рынка для Южной Кореи. Повторимся, несмотря на то, что все стремятся к экономической выгоде, не все прикладывают для этого равноценные усилия: по сравнению с корейцами даже японцы не уделяют этому достаточного внимания, в то время как китайцы откровенно потакают во всем себе.

Уважение к Китаю и китайцам способствует сохранению позитивного восприятия корейцами китайского бизнеса, который в любом случае сейчас для них не столь непривлекателен, как бизнес японцев, европейцев или американцев. Эту тенденцию можно проследить, по крайней мере, со времен династии Мин; она зародилась задолго до того, как КПК пришла к власти в Пекине и отчетливо видна при беспристрастном изучении народного фольклора 108.