А. Гилл - На все четыре стороны

В целом Киото меня разочаровал: я не ждал такого обширного и безобразного нагромождения малоэтажек.

На петляющих улицах, в дремучем лесу низкорослых столбов и паутине электропроводов прячутся тысячи святилищ и храмов – прекрасных, но лишь до известной степени. В них сквозит что-то анемично-навязчивое, и к тому же они крайне однообразны. Зато мне понравились сады – этакая растительная таксидермия. Все здесь обрезано, прорежено, забинтовано, подперто и надвязано. В прудах скользят и колышутся в призрачной скуке карпы-альбиносы.

Одна из причин социального уродства Японии – ее религия. Сначала у них был синтоизм. Если сравнить религии с автомобилями, синтоизм можно уподобить деревянной тачке на двух колесах. Это типичный первобытный анимизм: поклонение предкам, гоблины и привидения, духи скал и деревьев. В синтоизме отсутствуют даже зачатки теологии. Он объявил императора божеством, потомком Солнца. Потом к нему привился буддизм, но не той разновидности: не симпатичная ламаистская ветвь, а дзэн, пришедший через Китай. Выморочная эстетика дзэна достигла таких высот, что никто уже не понимает, в чем его суть. Ко всему этому японцы добавили еще и конфуцианство. Говорят, что плохой философии не бывает, поскольку, опускаясь ниже определенного уровня, философия вообще перестает быть таковой. Конфуцианство – то самое исключение, которое подтверждает правило. Это убогая философия, рассчитанная на непритязательного массового потребителя. Вкупе с даосизмом она служила удобным оправданием для самураев, освобождая их от всякого труда и ответственности. Современные японцы рождаются по-синтоистски, женятся по-христиански, справляют похороны по-буддийски, а работают на «Мазде». В результате они верят во все и не верят ни во что. В японской религии нет утешения, там нет спасения и искупления грехов, надежды и поддержки, а самое главное – нет понятия личности. Вот почему японцы так любят собираться в толпы. Японец в одиночестве не сознает, что он существует, – это лишь жалкая статичная молекула корпоративной лояльности и сыновнего долга. Я не знаю другой страны с такими бедными духовными возможностями. Эта унылая смешанная теология засушила Японию, превратив ее в чахлую карликовую сосенку с подрезанными корнями.

В Киото находится самый знаменитый в мире сад камней – вершина дзэнского искусства, пятнадцать булыжников на расчесанной граблями белой гальке. Полагается сидеть около него и размышлять. Неизвестно, кто его сделал и зачем, однако он чрезвычайно эстетичен и вызывающе смехотворен. Прошу прощения, но это смахивает на злую шутку – новый сад императора, устроенный по принципу нового платья короля. Куча строительных отходов шестнадцатого века. Ну конечно, конечно, я ничего не понимаю, где уж мне, дураку. Меня постоянно упрекают в толстокожести и объясняют, что я просто не в силах осознать всю прелесть этого тончайшего мышиного писка японской культуры. Из всех стран мира только Япония имеет привычку прятаться за бумажной перегородкой культурного аристократизма, но если вспомнить, что ее жители соорудили всю свою цивилизацию из обносков других народов, такое поведение выглядит не слишком обоснованным. Почти все разговоры о японской культурной утонченности на поверку оказываются чушью. Театр кабуки не многим лучше пломбировки зубных каналов у неопытного врача. Трехструнная гитара могла бы занять достойное место в кошачьем ансамбле. Японское искусство составления букетов – не более чем составление букетов. Архитектура у них китайская, так же как и одежда, палочки, письменность и т. д. Самураи были бандитами в юбках и с дурацкими стрижками, а стихи хокку – те же лимерики, только не смешные. Ну да, они настолько эстетически совершенны, что один мастер хокку сумел написать их двадцать три тысячи за двадцать четыре часа, включая перлы вроде «Старый пруд, прыгнула лягушка, всплеск воды». Замечательно.

А гейши! В деревянном старом городе Киото с фотоаппаратами наготове дежурят сотни японских туристов. Если событие в Японии не попало на пленку, его все равно что не было. В Киото приезжают семь миллионов туристов ежегодно, и 90 процентов из них – местные. Приятно обнаружить, что даже у себя на родине они путешествуют кучками и таращатся на все вокруг с глуповатым, по-деревенски ошарашенным видом. Они ждут, чтобы увидеть, как в чайный домик проскользнет гейша. Раньше в Киото было двадцать тысяч гейш; теперь их едва ли наберется две сотни. Они вылезают из лимузинов, кланяются и семенят дальше во всем блеске своей чопорной экстравагантной абсурдности. Цель жизни гейши состоит в том, чтобы угождать богатым пьяным мужчинам.