Адам Замойский - 1812. Фатальный марш на Москву

Однако сколько бы людей и лошадей ни имел в наличии Наполеон, каковым бы ни было качество продовольствия и фуража в его распоряжении, подход к расходованию ресурсов означал: оставаться в Москве он сможет не более нескольких недель, после чего войско начнет разваливаться. Но вместо того чтобы начать постепенный вывоз больных и раненых в западном направлении, император французов приказывал набрать еще 140 000 чел. во Франции, 30 000 в Италии, 10 000 в Баварии, плюс меньшие контингенты в Польше, Пруссии и Литве, а также просил Марию-Луизу написать отцу с просьбой усилить корпус Шварценберга. «Я не только хочу получить пополнения отовсюду, – писал он Маре в Вильну, – я также хочу, чтобы сведения о подкреплениях раздувались, мне надо, чтобы разные государи, присылающие мне подкрепления, публиковали сей факт на бумаге и удваивали бы на ней количество посылаемых мне воинов» {534}.

Кроме всего прочего, император французов не учел должным образом один важный факт: административной столицей России оставался Санкт-Петербург с находившимися в нем государственными институтами, а потому потеря Москвы ни в коем случае не ослабила способности русского государства функционировать и обслуживать интересы его правителя, в то время как обстоятельство захвата и разрушения древнего города сильнейшим образом пошло на пользу сплочению общественного мнения в деле защиты национальных интересов. Посему блеф с дутыми цифрами вряд ли мог сработать.

Александр получил известие Кутузова о «победе» в Бородинской битве 11 сентября, как раз когда русские войска занимали позиции перед Москвой [136]. В приливе радостного облегчения и благодарности, царь произвел Кутузова в фельдмаршалы и пожаловал ему денежную награду в размере 100 000 рублей. В соборах и церквях всюду в Санкт-Петербурге звонили колокола, а вечером город сиял, украшенный иллюминацией. Александр не терял времени и тотчас же отправил полковника Чернышева к Кутузову с разработанным планом окончательного уничтожения французов.

На следующий день проходившая в церкви св. Александра Невского служба во имя царя превратилась после зачтения победной реляции Кутузова в благодарственный молебен. Александр шел сквозь ликующие толпы. В столице грохотали артиллерийские залпы, а вечером город вновь сиял, точно днем.

Радость и облегчение не знали границ. «Возрадуйся Россия! Подними главу свою над всеми державами на Земле! – писал один житель другу. – Я весь дрожу от радости. Не могу спать ночью и ничего делать». На следующий день волнение не улеглось, а потому он написал очередное письмо. «Всяк и каждый поздравляет другого с победой, все обнимаются, целуются. Невозможно описать радость и восторг на всех лицах». Вытянулись лица лишь у офицеров заново набранного ополчения, таких как поручик Зотов, который с гордостью надел вонную форму и сокрушался уже по поводу упущенного, как казалось, шанса доказать патриотическую прыть. Рассуждали, привезут ли Наполеона в Санкт-Петербург в цепях или в клетке. Но на третий день настроение необъяснимым образом изменилось – появились тревога и сомнения. Улицы смолкли, а люди заметили, что упаковка для вывоза государственных архивов и сокровищ искусства из Эрмитажа почему-то продолжается {535}.

18 сентября курьер из Ярославля на галопе примчался в Санкт-Петербург и привез Александру короткую и страшную записку из Твери от великой княгини Екатерины, датированную 15 сентября. «Москва взята. Творится нечто непостижимое, – писала она. – Не оставляйте вашей решимости – никакого мира, и у вас еще сохранится надежда на восстановление чести». Ошарашенный Александр написал Кутузову, как следует выговорил ему по поводу полученных от других известий о падении Москвы и высказал негодование в связи с тем, что его держали в неведении. Аракчееву царь выразил сожаление по поводу проявленной уступчивости в вопросе назначения главнокомандующим Кутузова. Тот известил государя лично только спустя двое суток прежде {536}.

20 сентября на Каменном острове появился полковник Мишо с письмом от главнокомандующего, а также и с известием о пожаре, о чем царь пока ничего не знал. «Боже мой, сколько бед! Что за грустные новости вы принесли мне, полковник», – воскликнул Александр. Письмо являлось лаконичной запиской, которой Кутузов извещал государя об оставлении Москвы. «Осмеливаюсь самым нижайшим образом уверить Вас, всемилостивейший государь мой, что вступление неприятеля в Москву еще не завоевание России», – писал Кутузов, однако подобные слова мало утешали его венценосного господина {537}.