Роб Данн - Дикий мир нашего тела. Хищники, паразиты и симбионты, которые сделали нас такими, какие мы есть

С точки зрения генетики для того, чтобы «облысеть», не требуется больших изменений в геноме; вполне возможно, для этого достаточно изменений в одном гене. Вообще утрата признаков дается легко, доказательством чему служит множество пород «голых» домашних животных, включая собак, кошек и даже кур. То, что естественный отбор породил очень мало лысых млекопитающих (и ни одного вида лысой птицы), говорит о том, что меховой покров практически всегда полезен. У млекопитающих, живущих в джунглях, есть мех. Почти все норные животные имеют волосяной покров. Даже почти все водоплавающие млекопитающие покрыты мехом! Мех – это чудо и прелесть. Для того чтобы животное его утратило, надо, чтобы сложились такие условия, при которых либо поддержание мехового покрова начнет слишком дорого обходиться, либо безволосым животным станет легче спариваться, либо лохматые звери – спаси их Бог – начнут чаще умирать.

Первый вопрос, который мы должны задать авторам паразитической теории утраты меха, заключается в следующем: неужели избавление от эктопаразитов настолько выгодно, что стоит солнечных ожогов на пляже, озноба в зимнюю непогоду и неловкости, которую мы подчас испытываем, стоя голышом перед зеркалом? Паразитическая теория опирается отнюдь не на тот вред, который причиняют нам сами паразиты. Укусы блох вызывают зуд, но в остальном они абсолютно безвредны (в этом отношении блохи похожи на некоторых наших кишечных паразитов), если не считать случаев, когда блох становится чересчур много. Блоха кусает нас, отсасывает немного крови, закусывает ее омертвевшей тканью эпидермиса и скачет дальше по своим делам. У шимпанзе и горилл иногда бывает столько эктопаразитов, что на коже образуются язвы, как, вероятно, и у наших далеких предков. Инфицирование этих язв может привести к смерти животных, но случается такое нечасто. Убивают, как правило, болезни, для которых эктопаразиты служат переносчиками. Клещи переносят пятнистую лихорадку, энцефалит, тиф, киасанурскую лесную болезнь, эрлихиоз, болезнь Лайма, астраханскую клещевую лихорадку – и это далеко не полный список. Вши переносят возвратный и сыпной тиф. Блохи переносят чуму. Под угрозой таких болезней избавление от меха реально могло увеличить продолжительность жизни – во всяком случае настолько, чтобы успеть спариться и оставить потомство. Возможно также, что волосяной покров способствует возникновению болезней, для которых не нужны переносчики. Бактерии могут вольготно жить в меху, и именно поэтому, пытаясь вырастить свободную от бактерий морскую свинку, Джеймс Рейнирс, о котором я рассказывал в первых главах, брил беременных свинок. Возможно, что именно по этой причине у птиц, питающихся падалью, голова лишена перьев. Этот признак появлялся у стервятников трижды и каждый раз независимо. Первый раз это произошло в Новом Свете, второй раз – в Старом Свете (стервятники Европы и Азии – потомки аистов), а в третий раз этот признак развился у неуклюжего аиста марабу.

В этой связи Чарльз Дарвин задал простой вопрос: почему в такой ситуации люди сбросили волосяной покров, а другие млекопитающие – нет? Дарвин совершенно справедливо утверждал, что если носительство эктопаразитов предрасполагает к смертельно опасным болезням, то это касается не только человека, но и других животных. Стал бы, например, голый медведь – как ни смешно представить себе такое зрелище – меньше страдать от блох? Но голых медведей не существует в природе, более того, нет даже медведей с редким мехом. Ответ на этот парадокс может быть сведен к двум особенностям, которые отличали группы древних людей от групп, например, медведей.

Во-первых, несмотря на то, что древних людей обычно описывают как кочевников, тем не менее большую часть года они оседло жили на одном месте. В таких группах плотность паразитов могла достигать фантастического уровня. К концу дня мы все возвращались к месту ночлега; как правило, это была пещера. Известно, что там мы впервые встретились с клопами, насекомыми, питавшимися кровью спящих летучих мышей. Одна из ветвей рода этих насекомых дезертировала и нашла нового хозяина в лице человека, превратившись из паразита летучих мышей в постельного клопа. Для того чтобы это произошло, мы должны были стать предсказуемыми обитателями пещер – настолько, чтобы клопы могли днем спокойно спать на наших примитивных лежанках, дожидаясь возвращения хозяев на ночлег. Такая оседлость людей означала, что те паразиты, которые не перепрыгивают с одного хозяина на другого, все же могли в любое время нас найти. Постельные клопы могли дожидаться нашего возвращения на ночлег – больше от них ничего не требовалось, так как им не надо было прибегать ни к каким ухищрениям для того, чтобы добраться до нашего тела. Сегодня мы также знаем, что у животных, живущих группами, особенно такими группами, которые тесно сбиваются в местах ночлега (например, морские птицы в колониях или летучие мыши в пещерах), эктопаразитов намного больше, чем у животных, ведущих одиночный образ жизни. Из-за подобного образа жизни мы обзавелись блохами (и болезнями, которые они переносят), хотя у других приматов блох нет. Вероятно, ключевой причиной стал наш образ жизни и теснота, в которой мы жили.