Лоуренс Рис - Нацисты - Предостережение истории

На передовой Кантовский познакомился с другими бойцами своего батальона: «Из них я был единственным политзаключенным – обычно в штрафбаты отправляли тех, кого осудили за малозначительные преступления, например, опоздания на работу, что в то время каралось уголовной ответственностью. Если вы опаздывали более, чем на двадцать одну минуту, вас приговаривали к тюремному заключению сроком в один год, впрочем, вместо этого вы могли отправиться служить в штрафбат. Если вы что-нибудь украли или нагрубили кому-то на улице – вас также ждал тюремный срок или штрафбат».

Кантовский знал, что в штрафбате «старые грехи смываются только кровью» и что выжить, покинуть штрафной батальон возможно, лишь получив боевое ранение. И все же он ни на миг не пожалел о своем выборе: «Таким уж я уродился: не люблю сожалеть о содеянном – из принципа никогда не сожалею. И, несмотря ни на что, передо мной тогда открылись новые возможности. Шансов уцелеть было немного – но если хотя бы десять человек из двухсот пятидесяти оставались после боя в живых, это все равно значило, что какой-то шанс имелся».

Не получив никакой предварительной подготовки, отряд Кантовского попал на фронт, где им объявили, что представилась возможность послужить Родине – пойти в разведку боем. Их задачей было предельно приблизиться к расположению немцев и «заставить врага открыть огонь, чтобы наши разведчики могли определить местоположение огневых точек, а затем уничтожить их. Выступить приказали на рассвете, и двигаться к лесу, где стояли немцы, почти в четырехстах метрах от советских позиций. «Как только мы достаточно приблизились, противник открыл огонь. Однако наши офицеры кричали: “Вперед! Вперед!” Не думаю, что в таких обстоятельствах кто-то вспоминал о патриотизме. Знаешь: близится нечто неотвратимое, гибельное. Это вроде русской рулетки: уж как повезет…»

Штрафбат шел дальше, и огонь немецких пулеметчиков усиливался. Четыре или пять советских танков, двигавшихся вослед пехоте, были быстро подбиты. Вдруг Кантовский почувствовал, как пули прошили его руку и плечо: «Меня ранили, потекла кровь. Чтобы помиловали, надлежало получить тяжелое ранение – да как же понять, насколько серьезно ты пострадал? Покуда не убедился, что ранен тяжело, я не решался обратиться за первой помощью. Двигаться почти не мог – рукой нельзя было шевельнуть. Пополз на спине».

Из всего батальона, в котором служило двести сорок человек, уцелело девять, остальные были тяжко ранены или погибли. Кантовскому посчастливилось: его рану признали достаточно серьезной для того, чтобы лечить и освободить от службы в штрафбате. Он вернулся в Москву, где собирался продолжить учебу в университете. Однако на этом история Кантовского не заканчивается. В 1944 году его снова арестовали по тому же обвинению, что и в 1941-м. Следователь из НКВД объяснил это следующим образом: «В 1941 году вас приговорили к десяти годам заключения. Так что вы должны вернуться и отбыть положенный срок до конца, то есть на свободу мы выпустим вас в 1951 году». Кантовский так и не понял, за что его отправили снова в ГУЛАГ. «Мы жили при диктатуре Сталина, – рассказывает он. – Я не могу оценивать его поступки с точки зрения справедливости – он был настоящим тираном, чья власть основывалась на страхе, жестокости, работе доносчиков. Так сказать, политика кнута без пряника».

Создавая документальный телесериал, на котором основывается эта книга, мы познакомились с несколькими по-настоящему исключительными людьми. Но Владимир Кантовский впечатлил нас больше всех. Сидя в тесной московской квартире, он поведал нам историю своей жизни, в которой сталкивался с несправедливостью на каждом шагу. Все несчастья – даже раны, шрамы от которых остаются на его теле после той памятной «разведки боем» и по сей день, – обрушились на его голову после того, как в 1941 году Кантовский всего-навсего распространил листовки, заступаясь за своего арестованного преподавателя. Но листовки повлияли лишь на участь самого Кантовского. Мы спросили его: не раскаивался ли он в том, что сочинил листовку? «Нет, ни разу, – отвечает он. – У нас тогда не было другой возможности высказаться. Это только укрепило мой характер». Кантовский умолкает, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы выразить свои чувства. И заканчивает: «Не раскаивался, ибо иначе перестал бы себя уважать». Война богата историями страданий, которых ничем не оправдать, но в нашей памяти рассказ Владимира Кантовского, человека, который готов был умереть не столько за свою страну, сколько за свое достоинство, занял особое место.