Кирилл Кобрин - Текстообработка (Исполнено Брайеном О'Ноланом, А.А и К.К.)

В самом темном углу комнаты, у окна в кресле сидел человек, разглядывая меня с легким, но неотступным интересом. Его рука проползла по столику сбоку от него и медленно-медленно зажгла стоящую там керосиновую лампу. За стеклом керосиновой лампы смутно виднелся фитиль, скрученный, в извилинах, словно кишечник. На столике стояла чайная посуда. Человек этот был старик Мэтерс. Он молча наблюдал за мной. Старик не двигался, не говорил и вполне мог бы сойти, как и прежде, за мертвеца, если бы не легкое движение его руки у лампы – он тихонько покручивал большим и указательным пальцами колесико фитиля. Рука была желтая, кости неплотными складками покрывала морщинистая кожа. На костяшке указательного пальца ясно видна была петля усохшей вены.

Подобную сцену трудно описать, как трудно найти слова, чтобы передать чувства, посетившие мое онемевшее сознание. Так, например, мне неизвестно, долго ли мы сидели, глядя друг на друга. Этот не поддающийся описанию, необъяснимый промежуток с одинаковой легкостью мог поглотить и несколько минут, и годы. Утренний свет, доступный моему взору, исчез, пыльный пол подо мною превратился в пустоту, и все мое тело растворилось, ушло прочь, сведя мое существование к одному лишь оцепеневшему, зачарованному взгляду, прицельно направленному оттуда, где находился я, в противоположный угол.

Помню, я заметил несколько мелочей – бесстрастно, машинально, словно мое там сидение имело целью лишь одно: подмечать все увиденное. Хотя лицо старика было страшно, глаза на нем источали такой холод и ужас, что остальные черты его казались мне едва ли не дружелюбными. Кожа походила на вылинявший пергамент; совокупность складок и морщин придавала лицу непроницаемое выражение, не поддающееся разгадке. Глаза же были ужасны. Глядя на них, я подумал, что это вовсе не настоящие глаза, а механическая модель, работающая на электричестве, с крохотным булавочным отверстием в середине «зрачка», через которое на тебя тайно, с ледяным спокойствием взирает настоящий глаз. Подобные размышления, на деле, возможно, не имевшие под собой совершенно никаких оснований, привели меня в страшное смятение, вызвав в мыслях нескончаемые рассуждения о цвете и признаках этого настоящего глаза, а также о том, является ли он в действительности настоящим по сути, или же он – всего лишь другая модель, булавочное отверстие которой расположено на одной плоскости с первым, а настоящий глаз, спрятанный, возможно, за тысячами этих абсурдных покровов, смотрит через дуло сомкнувших ряды прорезей. Тяжелые, напоминающие сыр веки иногда опускались – медленно, до крайности устало, – а затем поднимались снова. Тело неплотно окутывал старый, винного цвета халат.

Охваченный беспокойством, я решил было, что это, возможно, его брат-близнец, но тут же услышал, как кто-то сказал:

Маловероятно. Если внимательно посмотреть на левую половину его шеи, можно заметить, что там – липкий пластырь или повязка. Горло и подбородок у него тоже перевязаны.

Отчаявшись, я взглянул и увидел, что это правда. Это вне всякого сомнения был тот самый человек, которого я убил. Он сидел в кресле и наблюдал за мной с расстояния четырех ярдов. Сидел он в одеревеневшей позе, не двигаясь, словно боясь потревожить зияющие раны, покрывавшие его тело. Мои же собственные плечи одеревенели от трудов с лопатой.

Но кто произнес эти слова? Они меня не напугали. Слышал я их ясно, но при этом понимал, что они не разносятся в воздухе, подобно леденящему кашлю старика в кресле. Они появились из самого моего нутра, из моей души. Прежде я никогда не думал и не подозревал, что у меня есть душа, но тут понял, что есть. Еще я понял, что моя душа расположена ко мне дружески, старше меня годами и озабочена единственно моим персональным благополучием. Для удобства я придумал душе имя – Джо. Я немного приободрился, узнав, что не совсем одинок. Джо был на моей стороне.

Рассказать о последовавшем промежутке времени не стану и пытаться. В жуткой ситуации, в которой я оказался, ждать помощи от логики не приходилось. Я понимал, что старый Мэтерс был свален с ног ударом железного велосипедного насоса, насмерть зарублен тяжелой лопатой, а затем надежно зарыт в поле. Понимал я и то, что теперь этот же человек сидит со мной в одной комнате, молча за мной наблюдая. Тело его было перевязано, но глаза были живы, как и правая рука, как и он весь. Может быть, убийство на обочине оказалось дурным сном?