Дэвид Дойч - Начало бесконечности. Объяснения, которые меняют мир

Допустим, лектор несколько раз возвращался к определенной ключевой идее, каждый раз выражая ее разными словами и жестами. Попугаю (или обезьяне) придется гораздо сложнее, чем когда нужно сымитировать только первое упоминание, а студенту – гораздо проще, потому что для наблюдателя-человека каждый новый способ преподнести идею будет передавать дополнительное знание. Или допустим, что лектор последовательно произносил что-то неправильно, так, что это влияло на смысл, и затем поправил себя только один раз в конце. Попугай будет копировать неправильную версию, а студент – нет. Даже если лектор так и не исправил ошибку, у слушателя-человека все еще остаются хорошие шансы понять, что имел в виду лектор, и снова без имитации поведения. Если бы у доски на лекции выступал кто-то другой, но в его изложении были бы серьезные заблуждения, слушатель-человек все равно смог бы определить, что имеет в виду лектор, объяснив, в чем заблуждается докладчик, а также что хотел сказать лектор – точно так же, как эксперт по фокусам даже по неправильным объяснениям зрителей смог бы определить, что на самом деле произошло во время фокуса.

Человек пытается не сымитировать поведение, а объяснить его, понять те идеи, которые его вызвали, что является частным случаем общей цели человека, заключающейся в желании объяснить, как устроен мир. Когда нам удается объяснить чье-то поведение и мы одобряем его намерение, мы можем впоследствии вести себя «так же», как тот человек, в соответствующем смысле. Но если мы это не одобряем, мы можем повести себя не так, как этот человек. Поскольку создание объяснений – это наша вторая натура (если не первая), мы легко можем неправильно истолковать процесс приобретения мема как «имитацию того, что видим». С помощью объяснений мы «проходим» прямо сквозь поведение к значению. Попугаи копируют характерные звуки, обезьяны – целенаправленные движения определенного ограниченного класса. Но люди, вообще говоря, не копируют поведение. С помощью гипотез, критики и эксперимента они создают хорошие объяснения значений чего бы то ни было – поведения других людей, их собственного и вообще мира. Это как раз то, что делает творческое мышление. И если в итоге мы ведем себя, как другие люди, это потому, что мы открыли для себя ту же самую идею.

Поэтому у слушателей на лекции, пытающихся впитать мемы лектора, не возникает желания повернуться лицом к противоположной стене аудитории или сымитировать лектора каким-то одним из бесконечного числа способов. Они отклоняют такие интерпретации того, что стоит скопировать у лектора не потому, что в общем не способны понять их, в отличие от других животных, а потому, что это неразумные объяснения действий лектора и неразумные идеи по собственным меркам публики.

В этой главе я представил две загадки. Первая – в том, почему творческое мышление людей было эволюционным преимуществом тогда, когда новаторства практически не было. Вторая – в том, как возможна репликация мемов человеком, притом что их содержимое для него не наблюдаемо.

Я считаю, что обе эти загадки имеют одну разгадку: репликация мемов человеком происходит с помощью творческого мышления; и именно оно в ходе своей эволюции использовалось для репликации мемов . Другими словами, с его помощью приобреталось существующее знание, а не создавалось новое. Но механизм осуществления того и другого одинаков , и потому приобретая способность к первому, мы автоматически становимся способны к последнему. Это был важный пример широкой сферы применимости, благодаря которому стало возможным все, что присуще исключительно человеку.

Человек, приобретающий мем, сталкивается с той же логической проблемой, что и ученый. И тот, и другой должны найти скрытое объяснение. Для первого это идея в сознании других людей, а для второго – закономерность или закон природы. Ни у того, ни другого нет прямого доступа к этому объяснению. Но оба имеют доступ к данным, с помощью которых объяснение можно проверить: полученное путем наблюдений поведение людей, которые обладают мемом, и физические явления, подчиняющиеся соответствующему закону.

Таким образом, загадка о том, как можно было бы перевести поведение обратно в теорию, содержащую его значение, – та же, что и откуда берется научное знание. А идея, заключающаяся в том, что мемы копируются путем имитации поведения их обладателей, – та же ошибка, что эмпиризм, индуктивизм или ламаркизм. Все они полагаются на наличие способа автоматического перевода проблем (таких как почему планеты двигаются так, а не иначе, или как достать до листьев на высоком дереве, или как сделать так, чтобы хищник тебя не заметил) в их решение. Другими словами, они предполагают, что среда (в форме наблюдаемого явления или, скажем, высокого дерева) может «говорить» сознанию или геному, как удовлетворить ее критериям. Поппер писал: