Джордано Бруно - Изгнание торжествующего зверя

Эти книги считались запрещенными, так как в них имелись примечания, хотя и перечеркнутые. Однако ни в связи с этими процессами, ни по каким-либо иным причинам я не подвергался отлучению от церкви ни публично, ни частным образом и не привлекался к суду никаким трибуналом святой службы, кроме того, перед которым стою сейчас».

Добавил от себя:«Легко можно получить сведения об этих процессах, оставшихся незаконченными; они, по моему мнению, посланы прокуратору ордена в Рим. Впрочем, не думаю, чтобы там нашлось что-либо важное».

Спрошен:«Какое имя носил до вступления в монашеский орден и во время пребывания в ордене? Сохранял ли всегда после выхода из монастыря в разных странах то имя, которое носит теперь?»

Ответил:«До вступления в монашеский орден мое имя было Филипп. Это имя мне дано при крещении. В монашестве я носил имя: брат Джордано Бруно. Это имя я сохранял всегда, во всех странах и все время, за исключением того, что в самом начале, когда бежал из Рима, я присвоил имя Филипп и под этим именем перешел горы».

Председатель – Себастиан Барбадико .

Спрошен:«Желаете ли, после того как выслушали протокол всех своих показаний, что-либо добавить или убавить, или же согласны утвердить и одобрить в том виде, в каком он находится?»

Ответил:«Я прослушал протокол всех своих показаний, прочитанных мне, и не намерен ни убавлять, ни добавлять что-либо, но утверждаю и одобряю в том виде, в каком он находится и зачитан».

Спрошен:«Имеете ли что-нибудь сказать еще по пункту обвинения относительно искусства пророчества и заклятий?»

Ответил:«Я приказал переписать в Падуе книгу “О знамениях Гермеса, Птоломея и других”, но не знаю, заключаются ли в ней, кроме естественных предвидений, какие-либо осужденные положения. Я приказал переписать ее, чтобы пользоваться для юдициарной астрологии, но еще не прочел, а приготовил для себя по той причине, что Альберт Великий в своей книге о минералах упоминает о ней и хвалит в том месте, где говорит об изображениях камней. Я приказал в Падуе переписать эту книгу, как сказал раньше. В настоящее время она находится в руках почтеннейшего Мочениго».

Ему сказано:«Имеется ли в этой стране или где-либо в другом месте ваш враг или человек, недоброжелательно относящийся к вам, и по какой причине?»

Ответил:«В этой стране я не считаю врагом никого, кроме Джованни Мочениго, его домашних и слуг, ибо он нанес мне тягчайшее оскорбление, какое только может нанести живой человек: он убил меня живым, обесчестил, отнял вещи, арестовал меня, своего гостя, в собственном доме, ограбил все рукописи, книги и остальные вещи. И он поступил так по той причине, что не только хотел научиться у меня всему, известному мне, но даже хотел, чтобы я не мог научить этому кого бы то ни было другого. Он все время угрожал моей жизни и чести, если я не научу его всему известному мне».

Председатель – Джованни Суперанцио .

Спрошен:«Находит ли своевременным сообщить настоящую истину, если продумал глубоко все, в чем сознался в предшествующих допросах?»

Ответил:«Господа, я продумал все, и, уверяю, мне не приходит на мысль ничего, что я мог бы добавить к своим показаниям, так как относительно пребывания в разных странах, деятельности и образа жизни за время отступничества, кажется, полностью изложил в показаниях все, действительно имевшее место».

Ему сказано:«Отступничество в течение столь длительного времени ставит вас под очень большое подозрение в отношении святой веры, ибо вы так долго с пренебрежением относились к наложенному на вас отлучению. Отсюда вытекает, что у вас могли быть преступные взгляды и по другим вопросам, кроме тех, о которых вы дали показания. Поэтому вы можете и должны без всяких оговорок очистить ныне свою совесть».

Ответил:«Мне кажется, что вопросы, по которым я дал показания и в связи с которыми высказывался в своих сочинениях, достаточно показывают, какое значение я придаю своему преступлению, и я исповедуюсь в нем настолько, насколько оно имело место. Сознаюсь, что подал немаловажные поводы подозревать себя в ереси. Я утверждаю, сверх того, – и это истина, – что всегда испытывал угрызения совести и намеревался исправиться. Я всегда искал наиболее подходящего и верного случая, чтобы совершить это, вернувшись к строгости монашеского повиновения. Как раз в это время я приводил в порядок свои сочинения, чтобы обратиться к милости его святейшества и получить таким образом возможность жить более свободно, чем это обычно возможно в католическом монашеском ордене. Я надеялся, что изложенные доводы и дальнейшие оправдания засвидетельствуют мое обращение, и тогда выяснится, как я уверен, что не обнаружится пренебрежения к католической религии, а лишь страх перед строгостью святой службы и любовь к свободе».