Франсуа Керсоди - Герман Геринг - Второй человек Третьего рейха

Для него это было очевидным приоритетом: Гитлер ни в коем случае не должен был критиковать его «дипломатические» инициативы. Для полной реализации своих честолюбивых планов ему, по сути, следовало выглядеть голубем мира в глазах англичан и ястребом в глазах Гитлера! Именно это и имел в виду получивший конфиденциальные сведения от окружения маршала германский посол фон Хассель, когда заметил: «Геринг больше не хочет, чтобы на него кричали и обзывали его трусом». Этим и объясняется его порой бездумное поведение, когда с исключительной быстротой предложения о мире сменялись воинственными речами… Уже 23 июня в ходе чрезвычайного заседания Совета по обороне рейха он заявил, что война очень близка, что она потребует мобилизации всех жизненных сил страны: под ружье будут призваны 7 миллионов мужчин, а вместо них на заводах и на фермах должны начать работать депортированные чехи или заключенные концлагерей. Следовало также лучше приспособить транспортную систему к нуждам срочной мобилизации. А спустя две недели, чтобы проявить себя перед фюрером с наилучшей стороны, Геринг организовал в испытательном центре в Рехлине демонстрацию последних сверхсекретных разработок авиастроительной промышленности. Гитлеру и его окружению были показаны реактивный истребитель Ме-262 и оснащенный жидкостно-реактивным двигателем и полностью отделяемой в аварийной ситуации кабиной летчика самолет Хе-176, который мог в течение нескольких минут разогнаться до 1000 км/ч, а также несколько образцов радиолокационных станций и новую 30-миллиметровую автоматическую авиационную пушку МК-101, предназначенную для установки на истребители Ме-110 [270].

Надо было также, чтобы фюрер услышал воинственные речи, и тут Геринг не скупился. Собравшимся в Каринхалле руководителям авиационной промышленности он заявил: «Повсюду, где будут бои, повсюду, где Германии придется сражаться, у нас будут наилучшие шансы победить. Но это будет зависеть от нашей силы, от того, как мы сможем ее мобилизовать, и от решительности каждого из вас». В ходе поездки по Рейнской области он также сказал: «Ни одна бомба не упадет на города Германии. Если хотя бы один самолет врага пролетит над немецкой землей, я перестану называть себя Германом Герингом. А вы тогда зовите меня Мейером!»

Но за бравурными публичными речами прилежного слуги скрывалась осторожность бывалого воина. «Война, – сказал он как-то Боденшацу, – это всегда рискованное дело». Это неоспоримо, а уж если начать войну, не будучи к ней хорошо подготовленным, исход ее предсказать вообще невозможно [271]. «Наша слабость в летной и боевой подготовке и в оснащении была слишком очевидна, – вспоминал начальник штаба 1-го воздушного флота генерал-майор Шпейдель. – Наш долг состоял в том, чтобы четко информировать об этом вышестоящее командование». Следовательно, для Геринга было нежелательно, чтобы в ближайшее время разгорелась широкомасштабная война. А поскольку Гитлер неуклонно настаивал на скорейшем захвате Польши, ему, Герингу, следовало срочно предпринять шаги к тому, чтобы этот конфликт не вылился в мировую войну. И с каких бы сторон фельдмаршал ни рассматривал эту проблему, вывод напрашивался всего один: следовало под угрозой силы заставить французов и англичан не выступать на стороне Польши. Что касалось французов, Геринг рассчитывал использовать в своих целях длительное время служившего ему посредником капитана Штелена, что и сделал в конце июля. «Случайно» встретившись с ним на каком-то приеме, он отвел француза в сторону и сказал ему: «Из-за Польши не стоит Франции рисковать. Это пошло бы вразрез с ее интересами. В ближайшее время ничего не произойдет, но через три или четыре недели начнется кризис намного более серьезный, чем тот, что был в сентябре прошлого года». Однако его пацифистские высказывания в беседе с послом Гендерсоном не произвели никакого эффекта, двух последних эмиссаров Геринга в Лондоне ждал лишь вежливый скептицизм, что грозило скомпрометировать его в глазах Гитлера. Поэтому потребовался эмиссар настолько же деятельный, насколько и убедительный, и он решил, что нашел такого помощника в лице шведского предпринимателя Биргера Далеруса.

Геринг был знаком с Далерусом с 1934 года. Он помог ему в решении одного личного вопроса, а Далерус в ответ позже помог ему устроить на работу сына Карин, Томаса фон Канцова. С той поры премьер-министр и шведский предприниматель встречались довольно часто, и Далерус, имевший хорошие связи в британских деловых кругах, с удивлением отмечал, что его облеченный властью знакомый, как, впрочем, и все остальные представители верхушки нацизма, плохо информирован об обстановке в Великобритании и об образе мышления руководителей этой страны. Далерус вспоминал: «В ходе наших двух последних встреч в этом году он ясно высказался о недоверии правительства рейха к Англии и к английскому правительству. Но когда затронул эти вопросы, проявились большие пробелы в знании английских реалий и отношении этой страны к Германии. […] Что касается Гитлера, тот, как я понял из слов Геринга, имел об Англии […] весьма расплывчатое представление, испытывая при этом к ней нечто вроде чувств неудачливого любовника. […] Особенно важным мне показалось то, что входивший в узкий круг его приближенных Геринг, чьи мирные намерения мне, кстати, были известны, довольно хорошо разбирался в текущих событиях и поэтому мог сознательно влиять на взгляды Гитлера». В целом у Геринга и Далеруса была общая цель: воспрепятствовать развязыванию мировой войны. Однако первый хотел путем переговоров убедить британских политических лидеров оставить Польшу на произвол судьбы, а второй рассчитывал, что те же самые переговоры помогут немецким руководителям понять, что британцы ни в коем случае не оставят Польшу в беде. Это существенное различие отправных позиций вначале не бросалось в глаза, но в итоге стало причиной последующих недоразумений…