Богдан Сушинский - Похищение Муссолини

Скорцени поймал себя на том, что разговаривает вслух, и, решив, что это слишком плохой признак, чтобы оставить его без внимания, постарался успокоиться.

— Немедленно свяжитесь с Гольвегом, — приказал он адъютанту. — К завтрашнему вечеру Гольвег обязан подтвердить, что Муссолини действительно находится на острове Санта-Маддалена. Подтвердить или опровергнуть эту версию. Подчеркните в радиограмме, что от его оперативности зависит судьба всей операции. И что только его люди способны внести сейчас хоть какую-то ясность в бесплодные метания нашей разведки.

— Но если он подтвердит, нам придется опровергать данные агентов абвера, — уныло заметил Родль. — И еще неизвестно перед кем: Кальтенбруннером, Гиммлером, самим фюрером? Да и поверят ли нам, то есть Гольвегу и его людям?

— На первый случай нужно будет заручиться мнением Штудента. Но объясняться, конечно, придется с фюрером, только с ним. — Это не было ответом Родлю. Адъютант вообще не имел права провоцировать его на подобные разговоры. Скорцени как бы рассуждал с самим собой — только и всего. — Для этого сначала нужно попасть в «Вольфшанце» и добиться приема у фюрера.

— По своей воле я бы на это не пошел, — передернул плечами Родль, словно уже ощутил на себе леденящий взгляд Гитлера. — Просто не решился бы.

Полковник английской военной разведки Альберт О’Коннел вот уже в течение получаса стоял у открытого окна и внимательно наблюдал за небольшим участком дороги, проходившей у ворот его особняка. Человек, которого он ждал, обещал прибыть еще час назад, и теперь полковник пытался понять, что могло помешать ему явиться на встречу, в которой гость был заинтересован несоизмеримо больше, чем он, О’Коннел.

Телефон, номер которого был хорошо известен визитеру. тускло чернел в нескольких шагах от окна, и если уж какие-то непредвиденные обстоятельства не позволили ему прибыть на эту пригородную виллу, он спокойно мог бы сообщить об этом. Однако аппарат молчал.

Дорога, где машины крайне редко появлялись даже в часы пик, теперь, к вечеру, окончательно опустела, и полковник мог видеть на ней только передок тяжелого грузовика с открытым капотом. Потеряв всякую надежду справиться с мотором, водитель куда-то исчез, так и не потрудившись закрыть его.

— Все совершенно остыло, мистер О’Коннел, — появилась на пороге полноватая рыжеволосая служанка.

— Сейчас меня волнует другое, миссис Морлей.

— Я всего лишь хотела предупредить, что к приходу гостя все может оказаться совершенно остывшим. Пожалуй, я еще раз подогрею…

— Окажите такую услугу, — вежливо улыбнулся О’Коннел. Остальных слуг он отпустил. Миссис Морлей тоже была в их числе, но с тех пор как в прошлом году умер его отец, О’Коннел предложил ей постоянно жить в особняке. Сам он, последний из О’Коннелов, стал появляться здесь крайне редко. И в этом не было ничего удивительного, если учесть, что он куда чаще бывал в Женеве, Мадриде или Риме, чем в Лондоне. — И еще, миссис Морлей, позвольте напомнить: когда мой гость появится, мне не хотелось бы, чтобы вы беспокоились о нас. Находитесь в своем крыле.

— Но я помню об этом, мистер О’Коннел, — попыталась высказать свое крайнее удивление служанка. Несмотря на свои шестьдесят пять, она сохранила чудесную память и не любила, когда тридцатипятилетний хозяин позволял себе усомниться в этом.

Повернувшись к окну, полковник замер. По дорожке, ведущей от заранее открытых им ворот, шли трое. Еще один остался между воротами и черным лимузином.

— Извините, миссис Морлей. Внизу гости, — обогнал он служанку уже в коридоре.

Спустившись на первый этаж, полковник успел встретить гостя в прихожей и был удивлен, что тот вошел один, оставив своих спутников на улице.

— Я — Уинстон Черчилль, — проговорил вошедший и, сняв шляпу, положил ее вместе с довольно большой тростью на стоящий у двери комод. — Простите за опоздание. Мы будем беседовать здесь? У меня не более двадцати минут.

— Полковник военной разведки…

— Знаю, — прервал его премьер-министр. — Фотограф постарался на славу. Большего сходства представить себе невозможно.

Полковник на мгновение замер. Он не мог понять, о какой фотографии идет речь. Но потом вспомнил, что имеет дело с премьер-министром и главой крупнейшей партии, возможности которого значительно шире, чем он мог себе представить. [29] «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости» — таковым было первое название книги А. Гитлера, известной ныне всему миру как «Майн кампф» («Моя борьба»).