Богдан Сушинский - Похищение Муссолини

Что касается генерала Семенова, то вряд ли кто-либо другой из белого генералитета давал столько поводов для подобных восклицаний.

Широкоплечий, коренастый, с худощавым обветренным лицом, на котором в обрамлении плавных славянских линий явственно проступали резкие монгольские штрихи, столь близко роднящие Семенова с великим множеством его земляков, казаков-забайкальцев, осевших здесь еще со времен великого казачьего исхода из разрушенной Запорожской Сечи, и успевших за несколько поколений не только основательно обрусеть, но и «порядочно сьазиатиться»… во внешнем облике генерала, его грубоватых неинтеллигентных манерах действительно было мало чего-то такого, что напоминало бы о его потомственной белой офицерской кости. И если полковник Родзаевский, очень ревниво относящийся к расовой чистоте и голубизне офицерской крови, все же искренне уважал Семенова, то лишь потому, что видел в нем не строевого русского генерала, а талантливого казачьего атамана. Он потому и не воспринимал главнокомандующего здесь, в его кабинете, что знал, как бесподобно перевоплощается этот человек, оказываясь в казачьем кругу, в седле, скомандовав милое его душе «шашки наголо!».

— Посылать во главе диверсионной группы человека крайне осторожного и осмотрительного? — по-азиатски сморщил обожженное ледяными забайкальскими ветрами лицо атаман Семенов, возвращаясь к своему креслу. — Ну, вы, полковник, оригинал.

— Не такой уж оригинал, если учесть, что все сказанное следует воспринимать применительно к командиру диверсионного отряда.

— Тогда что значит «излишний риск»? Пусть даже применительно к командиру диверсионного отряда. Это ж какой такой риск у диверсантов принято считать излишним?

«Не складывается у нас разговор», — с волнением отметил Родзаевский, пригашивая сигару и краем глаза следя при этом за выражением лица главнокомандующего. Почему не складывается, под какие такие выводы главнокомандующего он не складывается, этого полковник понять пока не мог. — Вы задали трудный, я бы даже сказал, философский вопрос. Но если позволите…

— Кто этот вернувшийся? — резко перебил его Семенов.

— Ротмистр Курбатов.

— Что-то припоминаю. Богатырский рост. Медвежья сила.

— Златокудрый, как Бог. И кличка Легионер.

— Могли бы придумать что-нибудь повнушительнее.

— Почему же? Легионер. К тому же сам избрал. Увлекается историей Древнего Рима. Его любимое словечко.

— А то, что ваш римлянин вернулся один, — никаких сомнений у вас не вызывает? — недоверчиво сощурился Семенов.

— Он сказал, что последним погиб ротмистр Гранчиц-кий. Уже у самого кордона. Легионер тащил его на себе, сколько мог.

— Это он так заявил: у кордона. Тащил. А что было на самом деле? Не исключено, что ваш Легионер сам вверг себя в одиночество. Один вернулся — одному и слава.

Подозрительность атамана была общеизвестна. Он способен был душу вымотать, выспрашивая по поводу какого-либо, иногда совершенно незначительного, события, добывая все новые и новые подтверждения правильности своих подозрений.

— Но других сведений не поступало. Да и вряд ли поступят, — возразил полковник. Странная вещь: еще несколько минут назад он сам готов был заподозрить Курбатова в том, что тот умышленно сделал все возможное, дабы вернуться без Гранчицкого. Родзаевский знал, сколь честолюбив этот отпрыск казачье-княжеского рода Курбатовых. Но сейчас полковник забыл о своих подозрениях и готов был отстаивать парня хоть перед всем генералитетом армии. — Кроме того, у меня, извините, нет оснований не верить этому офицеру. Сила и звериная лють, слава богу, не лишили его обычной человеческой порядочности. Что у людей нашей профессии ценится не меньше, чем в коммерции.

— Сравненьице, — брезгливо поморщился Семенов. — Я так понимаю, что вы верите ему на слово. Безоговорочно, — все ближе и ближе наклонялся Семенов к полковнику. — Всему, что он, единственный из группы оставшийся в живых, рассказывает об этом походе?

Вызов в Краков Штубер воспринял с мрачной настороженностью человека, которого давно обуревали неприятные предчувствия. Он был настолько неожиданным, что Вилли даже не пытался предугадать мотивы, побудившие людей отзывать его из Подольска в этот самый неподходящий для интересов рейха момент. Поди знай, как будет разворачиваться задуманная им операция по ликвидации партизанских отрядов в его отсутствие!

Но дело даже не в этом. Штубер просто жил ожиданием вызова. Правда… в Берлин. Впрочем, он не был бы ни удивлен, ни огорчен, если бы ему предписывалось прибыть, например, в Париж или куда-нибудь на север Италии. Уж где-где, а в Италии события развиваются самым непредсказуемым образом. А тут Краков. С чего вдруг? Кто-то в польском гауляйтерстве захотел перенять его опыт? Туда потянулись какие-то нити, ведущие от диверсионной группы Беркута? Речь пойдет о том польском офицере, который сумел бежать из диверсионно-разведывательной школы «Зет-4» в теперь проходит «стажировку» в отряде Громова?..