Александр Дюма - Все приключения мушкетеров

Анна Австрийская, ожидавшая, по случаю отнятого у нее письма, каких-нибудь упреков, была очень удивлена, когда увидела на другой день, что король делает попытки к примирению с ней. Первая мысль ее была не соглашаться; гордость женщины и достоинство королевы были так глубоко оскорблены в ней, что она не могла так скоро этого забыть; но убежденная советами своих придворных дам, она показала наконец вид, что начинает забывать обиду. Король воспользовался первым признаком согласия на примирение, чтобы сказать ей, что в скором времени он предполагает дать праздник.

Праздник был такою редкостью для Анны Австрийской, что при объявлении об этом, как предсказывал кардинал, последние следы гнева исчезли, если не из сердца ее, то по крайней мере с лица. Она спросила, когда будет этот праздник; но король отвечал, что ему надо условиться об этом с кардиналом.

В самом деле, король каждый день спрашивал кардинала, когда будет назначен праздник, и каждый день кардинал под каким-нибудь предлогом откладывал назначение дня. Так прошло десять дней.

На восьмой день после описанной нами сцены кардинал получил из Лондона письмо, заключавшее в себе только следующие слова:

«Они у меня; но я не могу выехать из Лондона, потому что у меня нет денег; пришлите мне пятьсот пистолей и через четыре дня по получении их я буду в Париже».

В тот день, когда кардинал получил письмо, король обратился к нему с обыкновенным вопросом о празднике.

Ришельё начал считать по пальцам и говорить про себя:

– Она говорит, что приедет через четыре или пять дней по получении денег; надо четыре или пять дней, пока деньги дойдут, потом четыре или пять дней ей на дорогу, итого десять дней; да если принять в расчет противные ветры, несчастные случаи, женскую слабость, то всего наберется двенадцать дней.

– Ну, герцог, спросил король, сосчитали?

– Да, государь, сегодня у нас 20 сентября; городские старшины дают праздник 3 октября. Это будет чудесно, потому что не будет и вида, что вы ищете примирения с королевой.

Потом кардинал прибавил:

«Кстати, государь, не забудьте сказать ее величеству накануне этого дня, что вы желаете видеть, как идут к ней бриллиантовые наконечники, которые вы ей подарили.

Это уже во второй раз кардинал говорил с королем о бриллиантовых наконечниках. Людовик XIII был поражен этой настойчивостью и думал, что тут скрывается какая-нибудь тайна.

Уже несколько раз король чувствовал себя униженным тем, что полиция кардинала, хотя не достигшая совершенства новейшей полиции, была превосходна и знала лучше, чем он сам, все что делалось в его семействе. А потому ему хотелось узнать что-нибудь из разговора с Анной Австрийской и, возвратясь к кардиналу, сообщить ему тайну, что должно было возвысить короля в глазах его министра.

Он пошел к королеве и, по обыкновению, начал разговор угрозами окружавшим его. Анна Австрийская опустила голову, дала ему высказать все, не отвечая и ожидая, пока он кончит; но не того хотел Людовик XIII, убежденный, что кардинал имел заднюю мысль и готовил ему ужасный сюрприз, как он умел это делать. Людовик XIII хотел иметь с ней разговор, который объяснил бы ему сколько-нибудь это дело. Продолжая настойчиво разговор, он достиг своей цели.

Анна Австрийская, утомлена пустыми нападками, сказала: государь, вы говорите мне не все что у вас на сердце. Что же я сделала? какое преступление? Не может быть, чтобы ваше величество подняли этот шум из-за письма, написанного моему брату.

Король, пораженный в свою очередь этими словами, не знал, что отвечать, и ему пришло на мысль сказать теперь о том, о чем он не должен бы был говорить раньше как накануне праздника. Он сказал ей с величием:

– Скоро будет бал в ратуше; я слышал, что, желая сделать честь нашим почтенным старшинам, вы явитесь там в парадном платье, и главное, с бриллиантовыми наконечниками, которые я подарил вам в именины.

Вот мой ответ.

Ответ был ужасен. Анна Австрийская думала, что Людовик XIII знал все и что только по настоянию кардинала скрывал это семь или восемь дней, хотя скрытность была в его характере. Она очень побледнела, оперлась на столик чудно красивою рукой, походившей в эту минуту на восковую, испуганными глазами смотрела на короля и не говорила ни слова.

– Понимаете? сказал король, наслаждавшийся ее полным недоумением, которого причины он не понимал.

– Да, государь, понимаю, прошептала королева.