Александр Дюма - Все приключения мушкетеров

Правда, Портос знал предрассудки того времени, представлявшие прокуроров скупыми до мелочности; но как кроме некоторых припадков скупости, которую он всегда находил неуместною, прокурорша казалась ему довольно щедрою по своему званию, то он надеялся найти дом ее в хорошем виде.

При входе в дом он усомнился в этом, потому что вход был непривлекателен: грязный, вонючий коридор, лестница, дурно освещенная, окном на соседний двор; в первый этаж низкая дверь, обитая огромными гвоздями.

Портос постучался. Высокий, бледный и растрепанный конторщик отпер дверь и поклонился ему с видом человека, привыкшего уважать высокий рост, как признак силы, военное платье, означающее звание, и румяное лицо, как признак хорошей жизни.

За ним показался другой конторщик пониже, третий, тоже высокий, и мальчик лет двенадцати.

Всего три с половиной конторщика; это значило в то время, что дела заведения идут хорошо.

Хотя мушкетер должен был прийти в час, но прокурорша с полудня ожидала его, надеясь, что сердце, а может быть, и желудок, заставят ее любовника прийти пораньше.

Госпожа Кокнар вышла из своей комнаты почти в то же время, как ее гость поднялся на лестницу, и появление ее вывело его из большого затруднения.

Конторщики смотрели на него с любопытством, а он не нашелся, что сказать им, и потому все молчали.

– Это мой двоюродный брат, – сказала прокурорша. – Войдите же, войдите, господин Портос.

При слове Портос конторщики засмеялись; но он оглянулся на них, и они снова приняли серьезный вид.

Пройдя переднюю, где были конторщики, и контору, где им бы следовало быть, они вошли в кабинет прокурора. Контора была мрачна и завалена бумагами; направо от нее была кухня, прямо – кабинет.

Вид этих комнат произвел неприятное впечатление на Портоса. Во-первых, что в комнатах все было слышно через отворенные двери; во-вторых, он бросил мимоходом быстрый и испытующий взгляд на кухню, и к великому своему сожалению и к стыду прокурорши не заметил там того огня, жизни и движения, которое обыкновенно бывает во время приготовления хорошего обеда в этом святилище гастрономов.

Прокурор, без сомнения, был предупрежден об этом посещении, потому что он нимало не удивился при виде Портоса, непринужденно подошедшего к нему и вежливо поклонившегося.

– Мы, кажется, двоюродные братья, господин Портос? – сказал прокурор, приподнимаясь с кресел.

Зеленоватый и худой старик был в черном халате, из которого его было чуть видно; серые глаза его блестели как угли, и были, вместе с движением губ, единственным признаком жизни на лице его. К несчастью, ноги отказывались служить этому скелету; он почувствовал эту слабость пять или шесть месяцев тому назад и с тех пор сделался рабом своей жены.

Братец был принят по необходимости. Если бы Кокнар не был без ног, он не признал бы родства с Портосом.

– Да, мы братья, – сказал Портос, не смущаясь. Он вовсе не рассчитывал на радушный прием мужа.

– Кажется, с жениной стороны? – лукаво спросил прокурор.

Портос не понял этой шутки, принял ее за наивность и посмеялся над нею внутренне. Госпожа Кокнар знала, что наивный прокурор – большая редкость, улыбнулась и покраснела.

При входе Портоса Кокнар с беспокойством взглянул на большой шкаф, стоявший против его дубовой конторки. Портос думал, что этот шкаф, хотя не такой формы, как виденный им во сне, был тот самый желанный сундук, о котором он мечтал, и радовался, что он был шестью футами выше, чем снился ему.

Кокнар прекратил свои генеалогические наследования и, обратясь к Портосу, сказал:

– Братец доставит нам когда-нибудь удовольствие пообедать с нами до отъезда своего на войну; не правда ли, госпожа Кокнар?

Этот вопрос нанес сильный удар желудку Портоса; да и госпожа Кокнар, кажется, почувствовала его, потому что сказала:

– Мой братец не придет больше к нам, если мы худо примем его; но он так недолго останется в Париже, что мы должны просить его провести с нами все свободное время, сколько у него будет, до отъезда.

– Ах, ноги мои, бедные мои ноги, что с вами? – пробормотал Кокнар и старался улыбнуться.

Слова прокурорши, сказанные очень кстати в ту минуту, когда его гастрономические надежды готовы были лопнуть, внушили мушкетеру глубокую признательность к ней.

Наступило время обеда. Все отправились в столовую, большую мрачную комнату напротив кухни.

Конторщики, познакомившиеся, кажется, в этом доме с непривычным для них комфортом, держали с военною аккуратностью табуреты в руках, готовые тотчас сесть. Казалось даже, что челюсти их заранее уже шевелились, выражая их страшный аппетит.