Женя Мун - Артефакт «Время»

Я посмотрела на тана Кроулли. Его взгляд растеряно метался по комнате, а в пальцах до сих пор была зажата не раскуренная сигара.

– Всего один вопрос. Кому понадобилась моя смерть?

– Честное слово, мисс Крей, понятия не имею. Мистер Фаулз сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться. Извините, – сделал он попытку виновато улыбнуться. – Товар, который достаётся даром дорогого стоит.

– Этот будет вам стоить моей жизни.

– Если хотите услышать моё мнение, мисс, то я бы вас так просто со счетов не сбрасывал. Я кое-что знаю о вашей работе. Думаю, у вас был бы хороший шанс вернуться. Хотя мистер Фаулз говорил иначе, хм.… – Тан всеми силами пытался сгладить неловкость внезапного разоблачения, но меня мало интересовали его душевные терзания.

«Мистер Фаулз говорил иначе». – В груди предательски сжалось сердце.

– Всё ещё готовы заплатить в двойном размере, тан Кроулли?

Он по-детски захлопал глазами:

– Да, конечно, но…

– В таком случае, я согласна.

Выйдя на улицу, я сделала глубокий вдох и почувствовала, насколько опустошили меня сегодняшние события. Мысленно ощупывая границы, на лице заиграла удовлетворённая улыбка. Склонность тана Кроулли к гигантомании играет мне на руку – раскинувшийся передо мной сад был огромен.

Скинув обувь, я ступила на траву. Наслаждаясь мгновеньем, закрыла глаза и сосредоточилась. На секунду мне удалось увидеть поток неиссякаемой жизненной энергии, прохладными ручейками разливающийся по поверхности земли. Когда один из них коснулся пальцев ног, я, ухватившись за живительную ниточку, быстро направилась вдоль по течению прямиком к её источнику.

Чем дальше я углублялась в лес, тем острее становились ощущения. Здесь меня окутало облако сладкого липового аромата, а чуть дальше на языке появился свежий чуть горьковатый привкус цитрусовых. При моём приближении деревья заметно оживлялись, листва начинала тихонько подпевать лёгкому ветерку и нашёптывать последние сплетни:

Я улыбнулась. Тополя всегда умели привлечь к себе внимание. Не терпящие жить в тесноте, они, однако, были очень чувствительны к одиночеству.

Солнце клонилось к закату и краски становились гуще. Стремясь без остатка вобрать в себя последние лучи, они до предела насыщались яркостью. Красный кленовый лист сделался кроваво-алым, зёленая трава стала изумрудной, а воздух внезапно приобрёл вкус, оказавшись медовым и терпким. Мой проводник – тонкий морозный ручеек постепенно превращался в смолистый янтарный поток. Трава уже не щекотала, а легонько покалывала слабыми разрядами тока, пытаясь напоить меня энергией. Мне нравилась эта Земля – Парнас, нравилась, потому что одна из немногих была живой и зелёной. И ещё потому, что напоминала об отце.

Мой отец, Локрейн, был друидом. Он принадлежал к одному из наиболее уважаемых кельтских сословий на Земле Этайн, в мире, где леса настолько густые, что белка может добраться с одного конца рощи на другой, ни разу не коснувшись земли, где дерево – это не просто растение, а живое магическое существо соединяющее миры. Кельты считают, что корнями оно уходит в нижний мир – мир мёртвых, а кроной достаёт до верхнего мира – мира Богов. Отец говорил дерево – это человек: ветви-руки, ствол-тело, корни-ноги. Оно также как и мы прорастает из семени, взрослеет, обретает зрелость, увядает и умирает. Вот почему срубить дерево для кельта всё равно, что убить человека.

«Это знание и погубило его», – остановилась я под раскидистой кроной стройного растения и подставила лицо тёплому закатному солнцу. По щекам струились слёзы. Так было всегда, когда я вспоминала отца. Память упрямо не хотела отпускать ни единой его чёрточки: зелёные лучистые глаза, длинные пшеничные волосы.

« … широкая ободряющая улыбка». — Мне вспомнился канун тридцатого маминого дня рожденья, когда у меня никак не получалось распустить цветок жасмина. Мы всю ночь промучили бедное растение, уговаривая несвоевременно зацвести, и, сдавшись, оно буйно расцвёло на глазах у изумленной именинницы. Папа нежно поцеловал маму в губы и, кивая на деревце, гордо произнёс: «Осторожно, Марианна! Настоящая ручная работа!».