Владимир Охременко - На краю сознания

Долго находиться в жарком и душном машинном отделении я не смог, и мы отправились дальше. Внутренние помещения корабля поражали своим разнообразием – здесь был и большой плавательный бассейн, и оранжерея, полная разных удивительных растений, большинство из которых вряд ли существовало в реальном мире, и даже целый футбольный стадион, где сотни придумков-болельщиков ревели на трибунах, когда воображаемый Алленом мяч попадал в такие же воображаемые ворота. Я обратил внимание на одежду болельщиков – похоже, все они были «родом» из XIX века. Рука творца, одержимого этим историческим периодом, чувствовалась во всем.

Зал, в котором мы, наконец, решили остановиться, был огромной картинной галереей. Коллекция Даниэля поражала воображение и затмила бы все художественные музеи мира вместе взятые, если бы она была настоящей. Галерея представляла собой длинный коридор с красной ковровой дорожкой, пропадавшей где-то за горизонтом. Полотна в изящных золотых рамках располагались по обе стороны прохода. Похоже, хозяин галереи упорядочил картины хронологически, от Ренессанса до поп-арта, и я не вспомнил ни одного известного мне шедевра, которого бы не оказалось в этом коридоре. Хотя, если признаться честно, глубоким знатоком живописи я не был.

Кроме нас с Энн в коридоре были и другие посетители. Они передвигались от картины к картине, иногда останавливались и подолгу вглядывались в полотна. Я поймал себя на мысли, что именно так всегда представлял себе посетителей музеев. Возможно, всех этих придумков уже создает моё воображение, а не воображение Аллена? Господин Дарио говорил, что в нейронете каждый одновременно является и творцом, и путешественником, но каким образом творец создает субреальность, он не объяснял.

Я отвлекся от собственных мыслей, и по привычке посмотрел на часы. Они показывали без двух минут полночь, секундная стрелка двигалась правильно. По-видимому, в отличие от тропического острова, хозяин которого прожигал свое время и не следил за ним, Даниэль Аллен относился к этому вопросу серьезно. В этой субреальности время шло привычным для меня образом.

Энн остановилась возле одной из картин вдали от меня. Некоторое время она рассматривала ее с почтительного расстояния, после чего, к моему удивлению, вытащила свой баллончик с краской и направила его на полотно.

– Стой, Энн! Что ты делаешь?! – я бросился в сторону робота. Мне не хотелось, чтобы моя электронная художница испортила одну из картин коллекции гостеприимного Даниэля. А потом я увидел саму картину.

Огромное полотно изображало черное небо, покрытое звездами, сияющими сквозь синеватую туманность. Это была картина Энн, те самые три метра звездного неба на кирпичной стене, что я увидел в минуту нашего с ней знакомства.

– Я пытаюсь ее закончить, господин Ник. Вы ведь прервали меня, когда я работала над ней. Я считаю, что нехорошо оставлять в галерее господина Даниэля неоконченный вариант.

Я не мог поверить своим глазам. Как эта картина оказалась в субреальности Даниэля Аллена? Красивое неоконченное граффити с задворок большого города, которое во всем мире видел только я, да кучка уличных хулиганов, оказалось в коллекции мировых шедевров! Коллекции человека, который, по-видимому, уже давно создает свою субреальность, а, следовательно, уже был подключен к нейронету в тот момент, когда Энни рисовала эту картину! И он никак не мог ее видеть!

Энн беззаботно наносила на полотно новые штрихи, и похоже, её эти вопросы совсем не волновали. Ее картина была последней в коридоре. Чтобы посетитель галереи смог ее увидеть, ему нужно было пройти длинный путь, наполненный шедеврами. Прекрасный путь сквозь историю искусства, заканчивающийся звездным небом. Именно это хотел сказать Аллен, когда повесил здесь картину Энн? Или…

Меня осенила догадка. Быть может, Аллен тут вообще ни при чем? Если каждый здесь – и путешественник, и творец, то не могла ли сама Энн окончить галерею своей картиной? Не она ли дополнила эту субреальность этим красивым маленьким штрихом? Я уже был готов задать этот вопрос вслух, когда появился сам Даниэль Аллен.

– Прекрасная картина, Энн! – Аллен смотрел на полотно искренне восхищенным взглядом. – Я рад, что она украсит мою коллекцию!

– Спасибо, господин Аллен, – ответила Энн, не отрываясь от работы, но Даниэль уже повернулся ко мне.

– Итак, вы уже потратили некоторое время на осмотр моей субреальности, и теперь я могу рассказать вам и о предмете моих исследований. – Аллен сделал небольшую паузу. – Я изучаю такой непростой предмет, как человеческие эмоции.