Галина Долгая - Боги Срединного мира

– Успокойся сын. Ее право принять такое решение. А о Тансылу никто ничего не знает. Бурангул сказал, что убьет ее. Найдет и убьет.

«Значит, она сбежала, – обрадовался Аязгул. – Жива. Сюда не вернулась. Умница. Здесь ее бы забрали вожди с юга и отдали на расправу Бурангулу. Где она? Где?.. Надо искать! В горах! Там легче укрыться», – Аязгул сжал кулаки, вытянулся струной, словно уже скакал на своем Белолобом, выглядывая в степи Тансылу.

Тем временем Дойла оставила тело мужа и пошла в свою юрту. Несмотря на горе, она все еще следила за стойбищем, как хозяйка. И приезд охотника не остался незамеченным ею. К Аязгулу подошла девочка, дернула его за край рубахи.

– Чего тебе?

Девочка поманила охотника пальчиком, он наклонился к ее лицу.

– Тебя зовет госпожа, – шепнула она и убежала.

Аязгул оглянулся. Дойлы не было видно, а девочка остановилась у открытого входа в юрту, маня пальчиком. Аязгул понял и, пройдясь по яйлаку, не привлекая к себе особого внимания, обошел юрту, приподнял ее полог и скользнул внутрь.

Свет сочился в юрту сверху. Красные, желтые ленты, сплетенные из шерсти, свисали с потолка, соединенные меж собой одной длинной лентой так, что все вместе напоминало яркий шар с длинными кистями, похожими на конские хвосты. Войлочные стены юрты вождя тоже были украшены и лентами, и оружием, и талисманами. Дальний от входа край, где раньше спала Тансылу, был обособлен от остальной части, отделен от ложа ее родителей тонким слоем кошмы без подушек и одеял. Чуть в стороне от центра юрты, Аязгул увидел Дойлу и двух женщин, готовивших ее к переходу в другой мир. В дополнение к шейным украшениям, они надевали на руки жены вождя браслеты, кольца.

Отослав их, Дойла подозвала Аязгула. Он склонился перед ней, встав на колени.

– Аязгул, ты в нашем племени такой же чужой, как и я, – охотник хотел было возразить, но Дойла остановила его. – Да, я знаю, что мы все стали одной семьей, но я о другом. Обычаи степи тебе так же чужды, как и мне, как и я, ты следовал им, согласно закону, но не порыву души. Потому ты поймешь меня. Надо сделать все так, чтобы смыть с моей дочери вину. Я уйду, взяв на себя ее грех, и заставлю всех поклясться перед духами мертвых, что моя жизнь будет принята, как жертва, вместо жизни моей дочери. Ты же, не дожидаясь погребения, скачи прямо сейчас. Вот, возьми, – Дойла подтащила к себе два тяжелых кожаных мешка, связанных между собой, чтобы их можно было перекинуть через спину коня, – здесь еда, одежда, все необходимое для Тансылу и для тебя. Найди мою дочь, Аязгул! Скачите к нашим дальним стойбищам. Мою волю передадут, все узнают, что я благословила вас, и что, ты, став мужем Тансылу, будешь с ней вместе беспокоиться о наших людях, оберегать их, заботится. Без твоей поддержки ее могут не принять, мала она еще, а тебя уважают, тебе доверятся. Спаси мою дочь, Аязгул, – в последних словах Дойлы прозвучала мольба. В тех словах выразилась вся боль матери и ее надежда.

– Я найду Тансылу, госпожа. Пока я жив, волос не упадет с ее головы. Обещаю тебе!

Дойла прижала голову Аязгула к своей груди. Потом порывисто отодвинула, заглянув в его глаза.

– Да будет так! Скачи!

Аязгул встал.

– Нет, постой! – Дойла сняла с себя нитку крупных коралловых бус, которые она всегда носила, не снимая. – Вот, это защита от злых духов. Это сделано в моей стране. Там, где синее небо отдыхает в объятиях белых гор, там, где текут священные реки, а птицы уносят души умерших в царство вечности… Отдай Тансылу. Они защитят ее от демонов. – Дойла положила бусы в руку Аязгула, сжала ее своими руками, словно вместе с бусами, отдавала тепло своего сердца, которое вот-вот остынет в ее груди. – Теперь ступай, и хранит тебя Всеблагой!

Аязгул в последний раз взглянул в лицо госпожи, приложился губами к ее руке и, скользнув змеей, покинул юрту, так же тихо, как и вошел.

Он скакал во весь опор, подгоняя Белолобого, когда была выкопана погребальная яма, когда в нее уложили отдельно Таргитая, оставив рядом с ним место для жены, и отдельно семерых воинов, когда Дойла осушила чашу с напитком вечного сна и обратилась ко всем с последними словами. Никто не посмел возразить уходящей в вечность по своей воле, отдающей свою жизнь взамен за жизнь дочери. Смерть жены вождя приняли, как жертву, старейшины согласились признать ее дочь, как ее саму. Если кто и не согласился, то промолчал. Шаман, погрузившись в мир духов, услышал одобрение воли уходящей. И, когда реальный мир поплыл в ее глазах, когда она, закрыв их, переступила грань между видимым и невидимым, шаман закружился в ритуальном танце, и Дойла, воссоединившись с Таргитаем, вошла в царство Тенгри…