Наталья Петрова - Все плохое уже позади

– Пятнадцатого вечером меня дома не будет, а шестнадцатого я уже улечу, – Наташины глаза стали холодными.

Андрей с Юлей молча переглянулись.

– Нат, он меня попросил, я тебе передал, а там сами с ним разбирайтесь, – Андрей пожал плечами и быстро подтянул сползшие сумки.

– А сам он мне позвонить не мог? – поинтересовалась она.

– Ну, так было два часа ночи, – встал на защиту друга тот.

– Я не про сегодняшнюю ночь, я вообще, – Наташа замолчала, – то появляется, то пропадает, то снова появляется, иллюзионист… прямо не Стас, а какой-то Игорь Кио…

СССР, Москва, квартира деда и бабушек Наташи, суббота 16 мая 1987 года, утро

Чемоданы стояли в прихожей. Бабушка Наташи Нина Александровна и прабабушка Евгения Ивановна тихонько переговаривались, сидя в гостиной.

– Интересно, как они там? – шепнула прабабушка и дернула аккуратно стриженной седой головой в сторону коридора.

– Сейчас Володя Наточке все объяснит, и они выйдут.

– Ой, да сколько уже можно объяснять, – прабабушка не сдержала раздражения.

– Мам, ну ты же понимаешь, куда она летит, – Нина Александровна сделала ударение на слове «куда» и многозначительно посмотрела на мать поверх очков.

– Да, понимаю я, понимаю, – отмахнулась та.

– Ну, и чего тогда возмущаешься?

– Я возмущаюсь потому, что наша Наташка не дура, уже давно все поняла. Сколько можно девчонке повторять одно и то же?

Бабушка ничего не ответила, она перехватила в руках вязание и в который раз принялась пересчитывать набранные петли, – один, два, три, четыре, пять, шесть, восемь, десять, тьфу, снова сбилась.

Она отбросила рукоделие в сторону, сняла очки и подошла к окну. Прабабушка Евгения сразу же натянула очки дочери, взяла вязание в руки и начала внимательно его разглядывать.

– Хорошие нитки, на ощупь приятные, шелковые, и цвет красивый… янтарный… что собираешься вязать?

– Наташке кофточку.

– Нашей Наташке? – переспросила прабабушка.

– Ну, а чьей же? – пожала плечами Нина Александровна.

– Ой, нужна ей твоя кофточка, – поморщилась Евгения Ивановна, – у нее все шкафы фирмёнными свитерами забиты, уже складывать некуда.

– ФИрменными, – поправила ее дочь.

– А я и говорю, фирмёнными, – повторила прабабушка, – с разными надписями иностранными и яркими картинками. А это, – она небрежно ткнула в вязание, – сейчас совсем не модно.

– Ой, – Нина Александровна засмеялась и посмотрела на свою восьмидесятишестилетнюю мать, – много ты понимаешь в моде.

– Много, – гордо ответила та, – Наташка показывает мне заграничные журналы. Сейчас в моде большие свитера, чтобы все болталось и висело, вещи в обтяжку никто не носит.

– Знаю, но я хочу связать ей кофточку по фигуре, чтобы на женщину была похожа, а не на мальчишку, – нежно улыбнулась бабушка.

– Как же, на женщину… с таким дедом она никогда не будет похожа на женщину, – пробурчала прабабушка, – с раннего детства то на охоту, то на рыбалку, то на стрельбы, и характером вся в него пошла… ох-ох-ох, – закряхтела она, вставая с дивана, подошла к окну и встала рядом с дочерью.

– Мам, да разве ж это плохо, что Володя Наташку любит и уделяет ей много времени?

– Что любит, это хорошо, а что стрелять учит и драться, как мальчишку, это плохо, – поджала губы Евгения Ивановна, – все девочки, как девочки, танцуют, вышивают, вяжут… и только одна наша, как пацан… еще и тощая, пусть лучше балахоны носит, – она неодобрительно покачала головой, – удивляюсь, в кого она у нас такая? В нашей семье все бабы среднего роста, с грудями, с попами, а она длинная и худая, как оглобля.

– Сама ты, мам, оглобля, – засмеялась Нина Александровна и ласково обняла свою невысокую полноватую мать, обладательницу роскошного бюста, – Наташка у нас не тощая, она тонкокостная. Она мне в детстве всегда жеребенка напоминала, такая же худенькая и длинноногая. А сейчас она на молодую лошадку похожа. И фигура у нее красивая, и грудь на месте. А то, что худенькая, не страшно. Замуж выйдет, детей нарожает, тогда все появится: и грудь, и попа.

– Ну, да, – потеплевшим голосом поддакнула Евгения Ивановна, – и волосы у нее светло русые с каким-то золотистым отливом, и длинные. И вообще она такая красавица, такая умница. Жалко, Шуры моего уже нет на этом свете, – голос у прабабушки дрогнул, – он бы на нее сейчас полюбовался. Он ее так любил, так ею гордился, всегда всем про ее отличные оценки рассказывал. Это же его правнучка.

– Он все оттуда видит, мам, – улыбнувшись, кивнула головой на небо Нина Александровна, – сидит сейчас наш папа во-о-он на том облачке и смотрит на нас. И все наши, кого уже с нами нет, рядышком с ним сидят.