Артур Конан Дойл - Дядя Бернак. Тайна Клумбера. Роковой выстрел (сборник)

– Теперь, господин Лаваль, – крикнул он вдруг, грубо кладя руку на мое плечо, – позвольте предложить вам тост, который вы, вероятно, не откажетесь разделить. Итак, за Нельсона, пожелаем ему наголову разбить французов!

Фарлей стоял передо мною с бокалом, нахально усмехаясь: он ожидал, что я откажусь от подобного тоста.

– Хорошо, – сказал я, – я согласен выпить ваш тост, но с условием, что вы выпьете со мной тот тост, который я предложу вам после.

– Прекрасно, – сказал он, протягивая руку с бокалом.

Мы чокнулись и выпили.

– А теперь я в свою очередь осмелюсь предложить вам тост. Я пью за Францию и желаю ей победы над Нельсоном!

Стакан вина, брошенный мне в лицо, был ответом на эти слова, и через час мы уже дрались на дуэли. Я прострелил навылет его плечо, и в эту ночь, когда я пришел к окошечку заброшенного дома – месту наших встреч с Евгенией, – она держала несколько лавровых веток, в изобилии росших под окном, и вплела их в мои волосы.

Местная администрация не нашла нужным вмешиваться в происшедшую между нами дуэль, но во всяком случае, мое положение в городе становилось тяжелым: дальнейшее пребывание в нем было невозможно, и вот это-то и было последним толчком, побудившим меня без малейшего колебания принять предложение дяди наперекор странному предостережению, которое я нашел на конверте. Если действительно влияние дяди на императора было настолько велико, что он мог дать мне возможность вернуться на родину, заставить его забыть о причинах моего изгнания, – тогда падала единственная преграда, отделявшая меня от родной страны.

Все время, пока эти соображения занимали мой ум, пока я со всех сторон рассматривал свое положение, свои виды и планы на будущее, я находился на палубе небольшого парусного судна, которое несло меня туда, где некогда я был счастлив в кругу своей семьи и где впоследствии пережил немало тяжелых минут. Эти размышления были неожиданно прерваны: передо мной стоял шкипер и грубо тянул меня за рукав.

– Вам пора сходить, мистер, – сказал он мне.

В Англии меня приучили к оскорблениям, но я никогда не терял чувства собственного достоинства. Я осторожно оттолкнул его руку и сказал, что мы еще очень далеко от берега.

– Вы, конечно, можете поступать, как вам заблагорассудится, – грубо ответил он, – но я дальше не поеду. Потрудитесь сойти в лодку и отправляйтесь вплавь.

Я совершенно напрасно приводил ему разные доводы, говорил, что мною уплачено за проезд до берегов Франции. Я, конечно, не добавил, что деньги, врученные ему за проезд, были выданы мне за часы, принадлежавшие трем поколениям Лавалей, и эти часы покоились в настоящее время у одного ростовщика в Дувре.

– Однако довольно! – вдруг вскрикнул он. – Спускать парус, сложите его! А вы, мистер, можете или оставить мое судно, или вернуться со мной в Дувр; я не могу приблизиться к рифам, не подвергая опасности «Лисицу», особенно при том ветре, который подымается с юго-востока, угрожая перейти в бурю.

– В таком случае я предпочитаю сойти, – сказал я.

– Вы можете поплатиться за это жизнью, – возразил он и засмеялся так вызывающе, что я чуть не кинулся к нему с целью проучить нахала. Но я был совершенно беспомощен среди матросов, которые, я знал по опыту, быстро переходят на кулачную расправу, если им что-либо не по вкусу. Маркиз Шамфор рассказывал мне, что когда он впервые поселился в Саттоне, в эпоху эмиграции, то ему выбили зубы за одну лишь попытку высказать свое отрицательное отношение к таким господам. Волей-неволей я примирился с печальной необходимостью и, пожав плечами, сошел в приготовленную для меня лодку. Мои пожитки были сброшены туда же вслед за мной. Представьте себе, наследник именитого рода де Лавалей, путешествующий с маленьким свертком в виде багажа! Два матроса оттолкнули лодку и ровными, медленными ударами весел направили ее к низменному берегу.

По-видимому, предстояла бурная ночь. Черные тучи, застлавшие от нас последние лучи заходящего солнца, внезапно разорвались, и клочки их с оборванными краями быстро мчались по небу, распространяясь по всем направлениям и заволакивая все густой мглой, которую на западе прорезывал огненно-красный блеск зари, казавшийся гигантским пламенем, окруженным черными клубами дыма. Матросы время от времени поглядывали на небо и затем на берег. В эти минуты я боялся, что они повернут назад из опасения перед бурей. Какой тревогой наполнялась моя душа, когда кто-нибудь из них обращал свои тревожные взгляды на небо! Чтобы отвлечь их внимание от наблюдений за штормом, разыгравшимся на море, я начал расспрашивать их об огнях, все чаще и чаще прорезывавших тьму, окружавшую нас.