Виктор Яиков - Армагеддон - рекомендации к применению

Хлынувшая из носа кровь распространилась в условиях невесомости причудливыми сферами, в полете впитываясь во все вокруг.

Врач провел правой рукой по лицу, дабы унять кровотечение, но удивился еще больше.

– Чип! У меня тоже не работает! – В панике выкрикнул он.

– Успокойся. Он у всех отключился от чего-то. – Отрезал Алан, подходя к повисшему в воздухе По Ху. – Чем ты его так?

– Экспериментальное нервно-паралитическое снадобье. – Растеряно вымолвил врач.

– Зачем тебе эта гадость на корабле? – Крикнул Беллертон и, не дожидаясь ответа, подлетев к Элабану, схватил его за грудки.

– Хотел провести эксперимент над сердцем. Как оно справиться с этим в условиях невесомости.

Командир вновь стукнул врача по лицу. На этот раз покрепче.

– Над чьим сердцем, идиот! В программу полетов не входили ни какие эксперименты!

– Мне надо было узнать… – Взвизгивая начал оправдываться тот.

Сорвав с пояса врача пакет, Алан выкинул его в сторону.

– Больше никаких экспериментов, доктор! По возвращению на Землю, жду от вас письменное разъяснение данного инцидента. А ты… – Он резко повернулся к Кулибину, и хотел, было что-то рявкнуть ему, но при виде невозмутимо стоящего в сторонке русского, передумал. Чуть понизив тон голоса, добавил:

– Буди его. – Рука командира, вновь обретя власть, показывала на меланхолично летающее тело китайца.

Но не беспощадные шлепки по щекам, ни вколотый почти под сердце адреналин не помогали. Ху продолжал летать по кораблю, словно мертвец из старого фантастического ужастика.

Некоторое время экипаж молча сидел в своих расчетных местах, приковав себя ремнями. Все как один с растерянным видом и усталыми глазами. Еще несколько последующих попыток связаться с землей провалилась.

Шаттл, так и не переключенный от чего-то на автоматический полет до Луны, продолжал висеть на орбите.

Жуана нашла себя на многолюдной улице, идущей по направлению яркого зарева на горизонте за городом. Толпа не бесновалась и не ликовала. Просто следовала молчаливым течением с усталым взглядом на лицах людей. Так бывает в понедельник утром.

Но Апокалипсис не может начаться в понедельник. Это было бы слишком жестоко даже для того безжалостного существа, кто придумал чувство боли у живых существ.

Сознание вернулось к Жуане в одной простой мысли: «Я не сдала под охрану зал руководства полетами!». Волна ужаса проплыла по телу женщины. Нельзя так просто взять и выйти из супер-секретного центра руководства с ключем-пропуском, весящим на шее и брести в неведомом направлении.

Это был гипноз! Тщательно спланированная акция асоциальных религиозных элементов! Они, наверное, уже пробрались в святая-святых центра Единого Государства и теперь уничтожают общество из его недр!

Нужно во что бы то не стало помешать этому!

И она развернулась. Первая капля, перечащая потоку. Ее не интересовала цель всего окружающего шествия, ей было наплевать на то, что теперь только ее одну заботит судьба какого-то государства. У нее был долг. Перед обществом, людей на нее положившихся, да хоть перед собой. Но еще больше эта капелька боялась разочаровать своего босса. Возможно, именно этот страх и разбудил ее от всеобщего наваждения.

Бунт ей просто так не дался. Плотные ряды движущихся живых масс блокировали путь назад, наперекор стараниям, толкая Жуану все дальше на восход.

– Остановитесь! – Закричала она. – Стоп!

Ее крик был единственным не синхронным звуком в уличной симфонии шаркающих ботинок. Но даже это не помогло. Наплывающие плечи подхватили ее, толкая за собой.

Брыкаться, бить и кричать, идти против системы – Жуан не умела. Чувство отстаивания перед толпой своих желаний атрофировалось у людей послевоенного поколения. Они могли лишь говорить «Да» на партийных съездах и карпаративах.

В этот раз ей повезло. Несомая течением, она все же смогла с каждым метром вперед отдаляться от центра проезжей части в сторону. И уже съезжая с зомбированного потока все левее и левее, вскоре, Жуан забило течением в сырой закуток улицы, примыкающей к проспекту своим малым аппендиксом.

Выкинутой щепкой на морское побережье, женщина безвольно села на корточки и заплакала.

– Что же это такое? – С ужасом проносилось в ее голове.

Рыдающая грудь трепетала, содрогаясь при каждом всхлипе. А ключ-карточка билась от этого по коленкам. Неуклюже крутясь и заплетая за собой веревочку на шее, он напомнил ей о самом главном – о долге. Это единственное что у нее осталось. Родных, о которых стоит переживать нет – любви не было в ее жизни никогда. Амбиции и гордость были съедены общественным мнением, там же попрались зачатки альтруизма, замененные протоколами. Долг – единственная добродетель нового века. Да и то, оставленная князем мира сего лишь на то, чтобы привязать к себе эти безвольные капли людей.