Валерий МИТ - Дым на фоне звёзд. Сборник избранных произведений

На границе света-тени было очень жарко – больше ста градусов по Цельсию. А там, где лучи звезды беспрепятственно касались планеты, температура скачком подпрыгивала до двухсот двадцати.

Поверхность планеты парила.

Свет от голубой звезды слепил глаза, мешая смотреть.

И хотя воздействие звезды лично на меня было, скорее, виртуальным. Казалось, что риск зажариться и ослепнуть всё же присутствует.

– Ты должен это увидеть, – шептал я себе, приказывая смотреть, превозмогая страх.

И я смотрел.

И мой риск оказался оправдан.

Увидеть и правда, было что.

При каждом толчке планеты из отверстий в её поверхности выплёскивалось немного жидкости. Она растекалась и мгновенно нагревалась под лучами звезды – шипела и пузырилась, как раскалённое масло.

Одновременно с этим из стенок кастрюль, сквозь отверстия выдавливалось чуть загустевшее от жары тесто.

Эти отверстия в стенках работали, как дозаторы, понял я. – Выплёвывали порцию теста прямо на раскалённый тефлоновый противень планеты.

Мне показалось это не совсем разумным. – Дозируют в несколько рядов, думал я – валят и валят. Сейчас всё завалят, тесто слипнется в ком и получится ерунда.

Но этого не случилось.

Тесто плюхалось на поверхность, принимая форму полусферы, становясь похожим на непропечённую булочку. Булочка, сама, без всякой посторонней помощи, словно живая, становилась на ребро и под воздействием центробежной силы, катилась в сторону экватора. – Сначала неуверенно, выписывая хитрые восьмёрки, но быстро обучаясь, ловя равновесие, с каждой секундой, увеличивая скорость своего качения.

Я видел, что скорость была необходима. Она позволяла булочкам обжариваться медленней и давала шанс продержаться подольше.

Тех же из них, кто не смог обеспечить нормальную скорость – ждала незавидная участь.

Случайно столкнувшись с другими булочками, или просто устав катиться, они падали на раскалённую поверхность и подняться уже не могли. Быстро прожаривались и за считанные минуты сгорали, не оставляя после себя ничего – даже пепла. Его частично растворяла жидкость на поверхности, частично сдувал куда-то ветер, без остановки дующий над планетой по ходу её вращения.

То, что происходило на этой планете, показалось мне жутким, жестоким и бесчеловечным, особенно если считать, что булочки были и впрямь, живые.

Ведь было совершенно очевидно, что до экватора они навряд ли доберутся – очень далеко, но даже если и доберутся – сгорят всё равно. – Сила инерции, толкающая их в сторону экватора в этом полушарии планеты, столкнётся с силой инерции другого полушария – нейтрализуется, и работать перестанет.

Мне стало, очень их жаль.

Захотелось остановить это безумие, заглушить эту космическую скороварку и разобраться с тем, кто это устроил.

– И какой только псих придумал этот безумный котёл? Кому понадобилось это извращённое тиражирование смерти? – невольно воскликнул я.

– Допустим мне, – услышал я тихий, вкрадчивый незнакомый и совершенно спокойный голос. – Но почему ты считаешь, что я псих? Мне кажется, что я абсолютно нормален.

– Абсолютный псих! – нервно добавил я, оборачиваясь, пытаясь увидеть хозяина вкрадчивого голоса. – Если считаешь это нормальным, тебе руки надо за это оторвать! – крикнул я, по-прежнему не видя никого, крутясь волчком на месте, глядя вправо, влево, вверх и вниз.

– Кто ты? Почему прячешься? – нервно спрашивал я. – Что, не хватает смелости выйти и поговорить по-мужски?

– Чтобы это сделать, сначала нужно понять, откуда я должен выйти, а главное – куда, – ответил голос. – Сам-то ты понимаешь, где находишься?

Если честно, я не понимал.

Я висел в безвоздушном пространстве у безымянной голубой звезды, над странной планетой и даже толком не знал, в каком созвездии нахожусь, не говоря уже о том, чтобы сообщить этому невидимке свои координаты.

– Амбиций много, а скорость обработки потока низкая, диапазон восприятия небольшой, – рассмеялся голос, чувствуя мою неуверенность. – Не можешь превратить в понятные образы то, что не вписывается по частоте и требует дополнительной мощности и объёма. Голос с грехом пополам пробивается, но это и всё. – Тебе меня не увидеть.

– Ты кто? – в некотором недоумении от услышанного, спросил я.

– Я тот, кого эти булочки, когда-нибудь назовут творцом.

– Что же ты творец, – сказал я с некоторым сарказмом в голосе, – не мог придумать что-то более достойное? Зачем их на смерть-то посылать?