Кассия Сенина - Траектория полета совы

Собранные материалы предъявили епархиальному секретарю, отцу Феодору – именно ему митрополит Афинский поручил представлять интересы Церкви. Секретарь долго изучал кустарные брошюрки, протоколы допросов и самодельные молитвенники, но так и не усмотрел ничего преступного. Много призывов к аскетизму, порой весьма примитивных, но традиционных: развитая теория умной молитвы, множество обрядовых мелочей… Что в этом нового? Даже обычай жертвовать на нужды прихода десятину не вызвал подозрений: древняя базилика требовала дорогостоящего ремонта, и таковой периодически производился. Непривычным казалось полное отсутствие какой-нибудь общественной активности, но настоятель объяснял это необходимостью сосредоточения на внутренней жизни…

Очень насмешил всех пожилой монах, которого Лежнев в ту роковую ночь выставил на улицу «на страже», приказав сразу бежать к нему, если увидит что-то подозрительное.

– Но ведь я же не виноват? – восклицал инок испуганно, заискивающе заглядывая в лицо астиномам. – Я и глазом моргнуть не успел, как ваши ребята прибежали. Я же не знал, не выполнил послушания, глупая моя голова…

Старца по кличке Всебед, по окончательном выяснении его личности, отправили в Дечанский монастырь – ближайший к месту его рождения.

– Там, по крайней мере, уж точно никому не будут нужны твои духовные советы! – сердито напутствовал его отец Феодор.

Кто действительно поразил всех расследовавших дело, так это Екатерина – свечница храма и по совместительству староста одной из двадцаток. Эта была рыхлая немолодая дама с выпуклым лбом, бегающими глазками и сердитой складкой вокруг губ.

– Скажите, – спросил ее следователь, – вот вы скребком расцарапали астиному всё лицо. Вы полагаете, это нормально, по-христиански?

– Ой, я не знаю, ничего не могу сказать, – бойко ответила женщина, – нас так благословил духовник.

– А вы не хотите встретиться с раненым астиномом?

– Ой, нет, что вы, что вы! – Екатерина замахала руками. – Я не хочу, я не знаю, я… не могу!

– Но вы не видите в своем поступке ничего ненормального?

– Знаете, отец Андрей наш говорит, что в церкви нормальных вообще нет.

– Это в каком же смысле?

– Не знаю. Он говорит, что все мы немножко психи, у каждого своя болезнь. Ну, и в том еще смысле, что мы все должны быть юродивыми Бога ради, должны отказаться от умствований.

– А вы уверены, что в данном случае отказываетесь от умствований именно ради Бога? Не ради отца Андрея, который, так или иначе, виновен в гибели двух человек?

– Не знаю. Не он же их убил! И потом, вы сами ничего про нашего отца не знаете, а он великий человек, на самом деле!

– Я, возможно, и не знаю, – следователь начал сердиться, – но вижу, что вы до сих пор находитесь у него в полном рабстве и рабской зависимости.

– Да-да, это очень хорошо! – с жаром заговорила женщина. – Он ведь мой духовник! Он и сам говорил, что священник должен быть вместо Христа на земле, что так мы показываем Богу, что мы Его рабы! Так и надо! И еще он говорил, что, если ты по-настоящему предан Богу, то от этого рабства уже никогда не освободишься, никогда! Кто бы тебя ни пытался освободить, ты всё равно останешься рабом Божиим, об этом и апостол писал: «Если и можешь стать свободным, больше поработи себя!» Это… это, знаете, как гигиена тела. Если ты в рабстве у Бога, то к тебе никакая духовная зараза не пристанет, никакая прелесть, никакой бес! А иначе, чуть только выйдешь на ложную свободу, тут и конец тебе! Тут и погибель!

– Да, странные вы люди и странный человек ваш отец Андрей. Непонятный… – задумчиво пробормотал следователь.

– А как же можно понять человека? – бойко отозвалась Екатерина. – Только одним способом: молитесь за него. Молитесь, Господь-то вам всё про него и откроет, так старцы учили!

Однажды вечером Сергий Стратигопулос и несколько молодых архонтов астиномии, сидя в региональном отделении в компании большой бутыли рицины, обсуждали всё происшедшее. Кто-то зачитывал вслух избранные места из одной Лежневской брошюрки, остальные весело смеялись.

– Вот послушайте: «У христианина нет своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже особого имени. Всё в нем поглощено единым исключительным интересом, единою мыслию, единою страстию – Богом. Он разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, со всеми законами и приличиями этого мира. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него то, что способствует торжеству православия. Безнравственно и преступно всё, что мешает этому. Все чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстию православного дела, которая ежеминутно должна соединяться с трезвым расчетом».