Елена Леоненко - Коллекция недоразумений. Угол отражения

Егор прикинул, что получит возможность лицезреть свою беспокойную подругу через месяц, и поинтересовался:

– А в октябре и ноябре у них, случайно, ничего похожего не празднуют?

– А что, ты без официального повода к любимой женщине приехать не можешь? – возмутилась Машка, глянула на часы и взвизгнула: – Але, гараж, я скоро уже никуда не полечу! И не будет тебе никакого Октоберфеста!

…Конечно, они приехали в аэропорт за час до того времени, когда было бы уже поздно. Машка все время вертела головой, пытаясь высмотреть своего начальника, с легкой руки которого она отправлялась в Мюнхен. Поскольку Егор никак на это не реагировал, она попробовала обидеться:

– Тебя вообще никак не беспокоит, что я так страстно ищу другого мужчину, который обещал меня проводить?!

Наконец-то у Егора появилась возможность отыграться, и он мстительно заявил:

– То есть совершенно. Какой смысл ревновать тебя к гению?! Ты же не можешь претендовать на его мужское внимание, жалкая программистка…

– Я – программистка?! – взвыла Машка и с размаху треснула Егора по спине. – Я софтвер-инженер!

– Все, все, молчу, характер мягкий, – дал задний ход Егор. – Ты адрес материной сестрицы взяла?

– Ты меня уже третий раз спрашиваешь! Я вообще не понимаю, как тебе удается у одного человека отрезать только один аппендикс, – сердито буркнула Машка.

Мать Егора, царственная Марта Оттовна, была из поволжских немцев, и у нее имелась какая-то очень многоюродная сестра, со времен третьей волны эмиграции жившая в Германии. Марта Оттовна с недавних пор питала трепетную слабость к Машке и искренне полагала, что Егор только по какому-то божественному недосмотру мог выбрать такую чудесную девушку: по ее мнению, Машка могла претендовать как минимум на младшего британского принца – того, который пока еще оставался бесхозным. В знак благодарности за столь высокую оценку Машка даже согласилась съездить в Баутцен, где обреталась многоюродная сестра, – если, конечно, ее стажировка позволит ей иметь хоть какие-нибудь выходные дни.

Сергей, Машкин начальник, все-таки появился – как раз перед тем, как Машка собиралась скрыться в запретной для провожающих зоне. С Егором он был знаком практически с самого начала их отношений с Машкой. Собственно говоря, именно Егор, сам того уж точно не желая, оказался катализатором решения Сергея отправить Машку на злосчастную стажировку. Один его давний разговор с Сергеем – мастером задавать точные вопросы – неожиданно подтолкнул того к мысли, что Машка, пожалуй, вполне созрела для карьерного роста. Трудно было понять, что именно в том разговоре могло пробудить у Сергея подобную мысль, но Егор с тех пор усиленно старался доказать Машке, что это ему она обязана исполнением своей давнишней мечты. Дескать, Сергей решил, что раз Машка оказалась способна привлечь внимание такого мыслителя, как Егор, то она, можно надеяться, и сама чего-то стоит. Правда, подобные Егоровы умозаключения почему-то не казались Машке хоть сколько-нибудь убедительными.

Сергей с Машкой незамедлительно перешли на свой птичий язык, обсуждая главные задачи предстоящей стажировки, и Егор грустно начал отсчитывать последние минуты, расходуемые на бессмысленные разговоры. Наконец задачи были сформулированы, и Сергей со своей всегдашней ироничностью раскланялся и удалился. Егор подхватил тоненькую, легонькую Машку на руки и поднял ее огромные восточные газельи глазищи к своему лицу:

– Я тебя очень люблю, армянская княжна. Правда, ты это не забудешь?

Машка отчаянно помотала головой:

– Не забуду, не надейся. И звонить буду, и письма писать буду… Электронные. На обычные ты не налюбил.

Она увидела его печальные глаза и торопливо добавила:

– Шучу, шучу, хирург. Я даже скучать буду, – и честно уточнила: – Наверно. Ты билеты бронируй, а то желающих пиво пить тьма-тьмущая. За жилье отвечаю я. Все, ставь меня на место. Мне идти пора.

Егор легонько шлепнул ее по соблазнительной попке и долго смотрел вслед, пока она не исчезла в кривом коридоре.

Дверной звонок истошно заливался уже целую минуту. Владислав, яростно копавшийся в набитой дорожной сумке, попытался встать, запутался в лямках лежащего рядом рюкзака, выругался и заорал:

– Народ, имейте совесть! Откройте этому идиоту, а то у нас перепонки полопаются!

Кто-то, ругаясь еще более сердито, чем только что Владислав, протопотал по коридору и открыл дверь. Оперно низкий бас Саввы торжественно возгласил: