Юлия Бекенская - Гавань

А ты? – вопросило Данилу суровое альтер-эго, – что ты сделал? Она тебя прямо спросила: «вы меня любите?» а что ты ответил?

Данила вспомнил и застонал от стыда. Ответил он отвлеченно и свысока: «Что есть любовь? Овидий…».

О, жалкий червяк! При чем тут Овидий? Вот Жорж бы не растерялся: бухнулся на колено, усы растопырил и немедля выложил руку и сердце.

А может, Трубицын прав? Осада Елениной крепости. Катапульта… Парис. Что-то с яблоком. Или Троянский конь? Лазутчики… а ведь есть в этом что-то, если подумать…

Но думать мгновением позже стало некогда. Турок протянул Даниле коробку с костями. Окрыленные откровением о прекраснейшей Е., руки Данилы вдруг стали легки, движения – артистичны. Он встряхнул коробочку и…

Шесть! Пять! Шесть!

– Новичок? – завистливо спросил толстяк.

И понеслось.

Шесть. Три. Опять шесть. Фортуна вертела задом, строила глазки, кокетничала напропалую – но все же сдалась и подарила историку жаркий и пьяный поцелуй.

Спустя время Трубицын вернулся и нашел Данилу Андреевича в феске, с кальяном во рту и с солидной пригоршней монет. Рыдал раздетый толстяк, а бородач, уже в манишке, невозмутимо тряс банку с костями.

Жорж потянул друга «спрыснуть выигрыш», но бородач скомандовал:

– Играть!

Ему, Трубицыну, скомандовал.

– Ты кому тут, морда египетская, указываешь? – спросил Жорж.

– Господа! – к ним подскочил верткий, мелкий бес, – господа, тут не шумят, тут играют.

– Господин желает забрать выигрыш, – Трубицын указал на Данилу. – Господину довольно.

Бородач раскрыл бархатный мешок, перевернул. На ковер выпал желтый диск величиной с обеденную тарелку.

– Золото! – всплеснул руками толстяк. Он был похож на рыхлого, обиженного младенца.

– Захаб, – солидно подтвердил бородач. И добавил:

– Алтын!

Тяжелый, из литого металла круг со шкалой, испещренной мелкими знаками. С ажурными съемными дисками тонкой чеканки, насаженными на втулку. Крупный синий камень (топаз? аметист?) вмурован в центральную ось.

– Полюс мира, – пробормотал Данила.

И тут же вспомнил остальные названия. Ось – это полюс мира, под ней – тимпан, ажурный круг с сеткой линий, под ним – паук, фигурная пластина с вязью таинственных знаков, на ней россыпь синих камней помельче. А стрелка поверх…

– А-ли-да-да, – выговорил он по слогам, язык заплетался.

– Это что за сковорода турецкая? – вопросил сверху Трубицын.

– Ловушка для звезд, – туманно ответил Данила.

Блеснула, заиграла в дымном свете вещица, поманила далекими странами. Данила много читал о старинных приборах. Он узнал астролябию.

Миг – и повеяло миром древним, непостижимым. Золото льстиво подмигивало, сулило оргии, женщин и караваны верблюдов. Синий камень мерцал призывно.

– Золотая! – вновь ахнул толстяк.

Золотое яблоко.

Будто комета пронеслась в голове. Вот он, ценный дар. Вот то, что позволит Даниле сделать решительный шаг.

…Он ей расскажет о звездах и отважных паломниках, в любой точке мира способных обратить лицо к Мекке. Они вместе расшифруют символы. Нежные пальчики будут ласкать эти стрелки, лазоревые глаза посмотрят на Данилу с восхищением, коралловые губки приоткроются в изумлении…

О, сколько Данила сможет ей рассказать! Как торили морские пути бесстрашные мореходы. Как покоряли пространство и время древние мудрецы. И даже расскажет об астрологии – звездном пути человеческих душ, даст понять, что и наука способна разгадывать тайны любви и смерти…

Они вместе вычислят путь от сердца Елены к сердцу Данилы. Они будут часами говорить, соприкасаться душой и взглядом…

Они…

Рука историка потянулась коснуться стрелки.

Бородач живо отдернул свое имущество и прикрыл мешком.

– Цапель, пора, – шепнул Жорж. – Они же ощиплют тебя, как петуха!

– Сколько? – хрипло спросил Данила.

Прищур узких глаз и скрюченные пальцы. Яростный спор на смеси чужих языков.

– На все! – объявил Данила.

Трубицын, скрестив руки, возвышался над ними. Усатая рожа его наливалась темной кровью.

Данила успокаивающе улыбнулся:

– Не везет любви, да-с… ничего, это пока…

Бородач выкинул две шестерки.

Золотой мираж вспыхнул – и исчез.

– Тут. Нечисто. Играют, – обронил Трубицын.

Взял первое, что подвернулось – тяжелую, черную от копоти скамью – и обрушил на ковер.

Бородач закричал тонким, обиженным голосом. Резво вскочил, бросился к Жоржу и мгновенно вцепился в ноздри. Трубицын взвыл и пнул его в пах коленом. Турок скрючился и врезался головой в колченогий стол.