Иван Гобзев - Зона Правды

– Пойдём вечером в кино, – шёпотом сказал он ей.

– Давай, – она счастливо улыбнулась. – С удовольствием.

– Дмитрий! – их прервал Семён Абрамович. – Я вижу, вы совсем не хотите слушать мои куплеты.

– Ну что вы, Абрам Семёнович, очень хочу.

– Ай, Дима, и не надо так натянуто улыбаться, – вмешалась женщина, которая призывала до этого всех к тишине. Она была уже слегка пьяной. – Какой вы всё-таки неискренний человек… Злой. Не хватает вам открытости и естественности. Так вы недалеко пойдёте!

– Будем вам, Марья Сергеевна, – ласково сказал Семён Абрамович. – Вы слишком суровы к Дмитрию. Он молодой, умный и многого достигнет. Если, конечно, ему повезёт побывать там, где побывали мы. Да, Дмитрий?

– Конечно, Абрам Семёнович… – Дима не решился спрашивать, где они побывали, и кто эти «мы», но смутно догадывался.

– Зона Правды, – горячо шепнула ему в ухо девушка справа, и осталась на его плече. – Дима, а можно вас пригласить сегодня вечером в бар? – она кокетливо улыбнулась и немножко раскраснелась, то ли от вина, то ли от смущения, но и то и другое ей было к лицу.

– С удовольствием… Но, к сожалению, вечером у меня работа. Допоздна. Давайте завтра?

– Дмитрий, – опять вмешался Семён Абрамович. – Я вижу, вы всё-таки не хотите слушать мои куплеты.

– Что вы, что вы, Абрам Семёнович, хочу. Очень.

Марья Сергеевна покачала головой, в пьяных глазах читалась горечь:

– Эх, Дима, Дима, Се-мен Абрамович!

Девушка вложила в его руку бумажку с телефонным номером и громче, чем хотела, прошептала: «Жду!»

По дороге в банк Дима размышлял о куплетах Семена Абрамовича. Известно, – думал он, – что всякий, кто побывал в Зоне Правды, всегда говорит только правду. Значит ли это, что дурацкие песни Семена Абрамовича про спальник и червей – правда? Неужели он, в самом деле, съел ведро червей? Дима в детстве часто бывал на рыбалке, ловил плотву и окуней в холодном чёрном озере, спрятанном среди дремучих диких лесов, где не ступала нога человека, ни правдивого, ни лжеца, и выкопал много червей из-под завалявшихся брёвен. Он жил там у озера с братом и дядей в старом домике с мансардой, а их окружали причудливые кривые сосны, белый мох по колено, километры горелого бора, древние скалы, сточенные водой, и вечный тихий дождь. Под его стук по крыше они с братом засыпали в мансарде, пока дядя чистил пойманную рыбу и матерился, потому что его ели комары, а почесаться он не мог – руки были в рыбьем жире. Чайки вперемежку с комарами кружили над деревянной лодкой на берегу и кричали «Дай! Дай! Дай!», и ловили на лету брошенные им рыбьи кишки. Так вот Дима хорошо помнил этих червей, жирных, с белыми толстыми прокладками, скользкими и выделяющими какую-то гадость. Если такого положить в рот, то стошнит наверно немедленно, если ты конечно не слишком голоден.

Женщина напротив с удивлением взглянула на него – видимо, шум поезда не заглушал его голос. Слишком уж часто он разговаривал сам с собой вслух. Бывало так, что на улице, в метро или на работе он, задумавшись, вдруг начинал говорить о каких-то мучавших его проблемах, и нередко при этом размахивать руками, чтобы придать словам больше убедительности. Однажды он вот так брёл по пустынному переулку, смеркалось и все люди сидели уже по домам, а ему не давали покоя беспокойные мысли, и он спорил сам с собой и закатывал глаза, жестикулировал, кривил губы и, усмехаясь, грозил воображаемому оппоненту. Повернув за угол, он наткнулся на машину, в которой на передних сидениях замерли двое испуганных людей. Они смотрели на него во все глаза и ждали, что теперь он сделает, мимо пройдёт или нападёт на них. Дима сразу прекратил разговор и убрал руки в карманы, и быстрым шагом удалился, а люди молча провожали его удивлёнными взглядами.

Когда Дима рассказал эту историю Василию, брат захохотал и назвал его дураком.

– Ты ничего не понял, – сказал он. – Они скорее всего занимались любовью в машине, и подумали, что ты их видел за этим делом. Или торговали наркотиками. А твои странности они даже не заметили.

Возможно, он был прав. Дима часто ловил себя на чрезмерной мнительности, когда ему казалось, что все сосредоточены на нем и обсуждают его поведение или придают большое значение каким-то его поступкам. А в действительности оказывалось так, что никому не было до него дела.

У входа в банк он налетел на какого-то человека. Дима как раз думал о чём-то тревожном, размахивал руками и громко спрашивал непонятливого оппонента внутри себя: