Жанна Курмангалеева - Жалган

Поймают, про себя согласился Саткын. Но сколько людей перед этим еще погибнет – никто не знает, и даже манап этого сказать не сможет.

Дальше разговор слушать не стал. Незаметно вышел из юрты, начал собираться в дорогу. А что там собираться – седло на коне затянул да и скачи куда тебе надо. Куда там его анда ускакала в этот раз?

Жулдыз потянулась и огляделась. Наступила осень, ранний холодок пробежал по раскинувшейся на многие конные переходы степи. Невдалеке горы, подернутые дымкой. Мощные мускулы гнедой кобылы Буркит шевелятся, перекатываются, как волны в реке Авре. Зря приезжие степь однообразной зовут. Хотя куда им, никогда не бегавшим вольно по ее просторам, не слышавшим, как хрустит песок под ногами, не зарывавшимся лицом в гриву верного коня, не нырявшим в ледяные озера, не познавшим свободу бесконечной степи, неустанного ветра и высокого-высокого неба. Для других здешние территории были блеклыми, а для местных цвета ее и не могли быть ярче. Не за то ли стали они в глазах чужаков варварами, слишком высоко ценящими свою “дикую свободу”?

Она отвернулась от гор и направила взгляд на полночь, где был ее родной дом. Аул таулыков так никогда и не смог дать ей того, что осталось там. И уж конечно, для Жулдыз таулыкская горная местность и ее родная степь совсем не были одинаковы. Тут все другое. И небо, и светила, и реки с озерами. Скоро начнется перекочевка, кош полезет еще выше в свои горы. И она за ними… Столько лет уже что-то в ней толкалось на родину, поваляться в траве, вдохнуть знакомый запах, проскакать на лошади, раскинув руки, чувствуя жестокий, но свой, ветер на лице. Она еле сдерживалась, чтобы не гикнуть и пуститься в галоп. И так далеко уехала.

Вдруг она встрепенулась, выгнулась, как лук, висящий у нее на плече. Показалась вдалеке ее будущая добыча. Жулдыз тихо щелкнула языком, и шевельнула коленом. Лошадь тряхнула головой и повернула туда, откуда вышло солнце. Зацокали копыта по земле, и великолепный тулпар, поднимая пыль вокруг, начал набирать скорость. Приближаясь, Жулдыз прижала стрелу к тетиве и приготовилась к охоте.

Жулдыз скакала во весь опор, низко пригибаясь к шее Буркит, из-за песка почти ничего не видя. Когда прямо перед лошадью появились слабые очертания человека, Жулдыз резко откинулась назад и, придерживая добычу позади себя и шапку на голове, крикнула:

– Тпр-ру!..

Буркит мгновенно остановила свой бег и встала на дыбы. Жулдыз, успокоив кобылу, со злостью посмотрела, кто же оказался достаточно глуп, чтобы выскочить перед лошадью на полном скаку. До чего же удивилась Жулдыз, когда увидела, что от пыли стоит и отплевывается ее анда Саткын.

Она бросила шапку на землю и прыгнула за ней, на радостях даже не скривившись от боли, когда ступила на больную ногу.

– Привет, анда. Чего на дорогу выскакиваешь?

Саткын широко улыбнулся и подошел к ней.

– Откуда ж я знал, что ты и затоптать можешь?

Друзья засмеялись.

– Что ты в степи один делаешь? – спросила Жылдыз, когда они уже уселись на землю, как на щедро расстеленную кошму.

– Так ведь я не один.

Она весело покачала головой и достала нож из-за пояса – у нее кончались стрелы, надо было настрогать новых.

– Выполнил поручение манапа, великий посол?

– Выполнил, – не без гордости ответил Саткын. – Думал, вернусь, отдохну, съезжу с тобой на охоту, а тебя – нету.

Он присвистнул и неопределенно махнул рукой куда-то.

– Сидит Толкун дома одна, тоскует.

– А, Толкын… – тихо, как бы неохотно протянула Жылдыз имя сестренки, произнося его на свой, степной, лад. Они всю жизнь так и общались – каждый по-своему. – Ладно уж, не из-за моей же прихоти меня не было. Ты-то зачем сюда принесся, анда?

– Тебя найти.

– Зачем? – нахмурилась она.

– Манап гневается. На тебя, сестра.

– “Манап гневается”, – фыркнула Жылдыз, презрительно сплевывая и смахивая стружку с колен. – Мне нет дела до того, что этот дурень там делает, пусть хоть на голове стоит – мне все равно.

Саткын невольно усмехнулся, узнавая тупое упрямство анды на ее простом, грубоватом, бровастом лице.

– До него доходят слухи, что ты ругаешь его за его спиной, непристойные вещи говоришь. Ты бы осторожнее, анда, осторожность еще никого не погубила. И зачем ты это незнакомым выговариваешь?

– Ну, мелькнуло крепкое словцо, может быть, – она пожала мускулистыми плечами. – Понадобится – я ему все и в лицо выскажу.

– Он уже грозится камчой с арканом, – предупредил Саткын. – Говорит, пригрел, растил, уберег, как родную…