Александр Ферсман - Воспоминание о камне

Я помню жаркий, весь пронизанный ароматом цветов вечер на берегу моря около Копенгагена. Солнце уже зашло, и лишь последние лучи его горели в маленьких тучках над шведской землей по ту сторону пролива.

«Вот где еще скрыты тайны наших наук, ведь в этой морской воде растворено свыше 60 элементов менделеевской таблицы, в странном, не понятном нам еще сочетании атомов, ионов, молекул, в каких-то обломках кристаллов, аморфных солей… Может быть, здесь еще таятся не открытые человеком загадочные атомы двух номеров таблицы: 85 и 87, может быть, здесь, в сложных излучениях солей калия, урана, радия мезотория и родилась первая живая клетка, вот вроде тех медуз, которые там плавают у берега!»

Так говорил красивый смуглый человек с блестящими глазами, за открытие нового химического элемента — гафния — он получил Нобелевскую премию, тончайшими химическими анализами он показал роль радиоактивных элементов и человеческом организме. Это был Георг Хевеши [31]— блестящий физикохимик.

«А для меня здесь другая проблема: твердый известняк, берега, морс и воздух — три компонента, две фазы, две свободы в правиле равновесия Гиббса, это перед нами не просто камень, вода и газ, это величайшее уравнение природы, в котором принимает участие несколько десятков различных заряженных электрических частиц. Для нас разгадка природы только в законах сочетаний этих атомов и ионов, они управляют всем миром, в едином неразрывном взаимодействии вещества и энергии рождается окружающий нас мир».

Так говорил властитель дум минералогов и геохимиков начала XX века Виктор Мориц Гольдшмидт [32].

Его проницательные глаза, его медленный вдумчивый голос, его привычка к строго логической мысли, — все выдавало в нем замечательное сочетание философа, теоретика физико-химика и натуралиста-геолога, «Нет, я вижу еще что-то другое, — просто, отчетливо, скромно, но деловито сказал третий. Я вижу здесь не ваши кристаллы как сложные геометрические постройки из атомов и ионов, я вижу самый атом с его малюсеньким ядром и вращающимся вокруг него электроном. Ведь все, о чем вы говорили, зависит от того, сколько этих спутников вертится вокруг этих центров.

Но, по существу, все они одинаковы, и для меня вся природа вокруг рисуется как сочетание протонов и отрицательных электронов. И вся она гораздо проще, определеннее, созвучнее с тем, чему нас учат астрономы, да, гораздо проще, чем ваши кристаллы, минералы или органические соединения!»

Так говорил один из величайших физиков нашего времени Нильс Бор [33], с его замечательно ясным умом, спокойным взглядом синих глаз, с уравновешенностью мысли, духа и тела, которая свойственна только северным людям, он был датчанин.

…Так проходили одно за другим воспоминания о людях, — людях, без которых нет и не может быть того, что мы называем жизнью.

Личное счастье, паука, уважение, сама жизнь ему улыбалась! Он только что кончил замечательный труд о турмалине, его доклады, блестящие по содержанию и замечательные по форме, привлекали к нему молодежь во всех научных собраниях, он заведовал прекраснейшим минералогическим музеем в стране, наследием кунсткамеры Петра, его сборы минералов на Урале обещали открыть совершенно новые горизонты визучении уральских цепей.

Все улыбалось ему: и научное имя и личная жизнь, из этого рождалось то обаяние, которым он покорял всех и вся. Он видел эту улыбку фортуны, ему даже иногда казалось как-то страшным, что все складывается слишком хорошо и ярко в его жизни.

Он собирался уезжать на ледники Кавказа, чтобы изучить найденные им новые месторождения исландского шпата, — красивый, жизнерадостный и умный.

Среди сутолоки укладки, снаряжения и подготовки экспедиции он успевал беседовать со мной, еще молодым студентом, пояснять свои идеи о минералах Кавказа и Крыма, показывать любимые образцы из дорогого ему музея.

А там, на Кавказе, произошло что-то непонятное…

Вечером, после удачного сбора минералов, когда его спутники уже перед сном сидели у костра, он сказал, что пойдет немного погулять. «Один, не надо сопровождать!»

Он ушел и не вернулся.

Долго-долго искали его и нашли его труп в трещинах ледника.

Это был Виктор Иванович Воробьев [34]— один из лучших молодых минералогов старой, дореволюционной России.

Память о нем осталась не только в его детище — Минералогическом музее Академии наук, но и в названном в его честь минерале — воробьевите, столь же жизнерадостном и светлом, как и он сам.