Айд Мус - Талахая. Безумие минувших дней

Вот так мы вместе с ним отправились преодолевать небольшой горный массив. Пусть знакомы мы были недолго, нас объединяло нутро авантюриста. Я был крайне осторожным искателем приключений (неопасных), а он верным возлюбленным, который направлялся к своей Марии. Но никто из нас не мог себе даже представить, что с нами случится.

Тропа оказалась совсем не такой, какой я её себе представлял. Я бы даже сказал, что путь мы прокладывали сами, поскольку протоптанного маршрута нам найти не удалось. На мои подозрения о том, что мы заблудились, Талахая ответил: «Да ты не ссы, нормально всё!».

Я шёл следом за ним, словно за гидом, который с абсолютной точностью знал местность, хотя, как и я, он был там впервые. Во время одного из привалов, я попросил его рассказать о Марии. Он отвёл взгляд в сторону, а затем с уверенностью сказал: «Лишь два слова в полной мере могут описать её великолепие. Шедевр мироздания. Если мироздание это творческий процесс, то моя Мария, безусловно, является шедевром».

– Сильное заявление. – Бормотал я, доставая из рюкзака бутылку с водой.

– Однажды, мы стояли с ней в торговом центре, а она с искренним сочувствием смотрела на женщин, которые внизу красили ногти, и как она говорила «рисовали поддельные лица».

– А она не пользуется косметикой?

Талахая помотал головой и сказал: «Она искренняя и не рисует себе масок. Она безумно красивая».

– А что тебе в ней больше всего нравится? Что зацепило?

– Интеллект, разумеется. Ты пойми, внешность она временна, это всего лишь физиологическая потребность. Красивая внешность женщины перестаёт быть таковой, когда ты с ней уже совокупился, утолив желание.

– А тебе полюбился её «внутренний мир»?

Талахая усмехнулся и ответил: «Это примитивная терминология. То, чем я восхищаюсь, бесконечно прекрасно. Потому что развитие разума, беспредельно. И моя Мария знает об этом. Порой она награждала меня чистым, проницательным взглядом, а затем нежно целовала в щёку».

Я слегка иронизировал, изображая плач и надев рюкзак, сказал: «О, это так мило»

Талахая рассмеялся и в ответ заявил: «Ты хоть и умён, но ты глупец, не ведавший возлюбленных объятий. Я был блуждающим судном в бушующем океане, я претерпел грозы и штормы, а моя Мария стала для меня безмятежной бухтой с лазурным берегом, где я обрёл покой».

– А я ещё поплаваю – ответил я и двинулся дальше.

Путь становился сложнее под тяжестью моего рюкзака. Большую часть времени мы поднимались по каменистому серпантину, мне даже начало казаться, будто мы кружим и возвращаемся обратно. Всю дорогу мы молчали. Наше путешествие было живописным, но самое главное – оно было безлюдным. Талахая мне нравился тем, что никогда не надоедал, каким-то загадочным образом он был рядом, но идиллия моего одиночества оставалась нетронутой. Я никогда не был социопатом, просто иногда мне хотелось уединиться (большую часть времени, например).

Эта «тропа» и впрямь оказалась не туристической, за целый день мы не встретили ни одного человека. Ближе к вечеру меня это даже слегка смутило. Преодолев долину, мы вышли к озеру, где решили разбить лагерь. Пока я возился с палаткой, Талахая разводил огонь.

Я поначалу не решался набрать воды, сомневаясь в её качестве, но Талахая меня одёрнул и показал на оленя, стоявшего на другом берегу. Тот, оглянувшись по сторонам, опустил голову к воде и начал пить, а Талахая сказал: «Если он пьёт, значит и мы можем». Затем он черпнул ладонью, глотнул и добавил: «Нормально, набирай». Пока вода грелась на костре, я сидел у берега и разглядывал маленьких рыбок плавающих на мелководье. Сидя рядом со мной Талахая возмутился тем, что поблизости не плавает рыба побольше, чтобы поймать её и съесть, а затем выдал очередное умозаключение: «Не нужно нырять под воду, чтобы увидеть что-то новое, достаточно взглянуть на поверхность и присмотреться к своему отражению».

Я поужинал консервированным рисом с говяжьим гуляшом и отправился спать. В тот день я настолько устал, что уже поздним вечером у меня не было сил, даже для того, чтобы смотреть на звёзды, хотя небо в тех местах было необычайно чистым и красивым. Вещи я оставил снаружи, чтобы в палатке смогли поместиться я и Талахая. Было довольно тесно, но мы смогли поместиться. Перед сном он сказал: «Надеюсь, эта гора станет для нас горбатой». Я хоть и усмехнулся, но после его слов положил между нами пакет с полотенцем.

Раньше мне казалось, что ночи под открытым небом наполнены какими-то приключениями и свободой. Но в тот вечер, мой достаточно высокий уровень тревожности фокусировался на звуках за стенами палатки, на которые я тогда надеялся, словно на прочные стены неприступного замка. Я прислушивался к каждому шороху, ожидая, что к палатке подкрадётся дикий зверь и утащит меня в лес. Урчание и завывание невиданных зверей доносились из леса. Мне начало казаться, будто в то время когда я намеревался поспать, всё вокруг пробудилось ото сна. Звуки природы перестали меня волновать, когда прямо под моим ухом раздался громкий храп Талахая. Он засопел с такой силой, что казалось, распугал всех диких зверей в округе. Динозавры и мамонты разбежались в ужасе, а вот комары и прочие насекомые продолжали меня беспокоить.