Михаил Александр - Оченырд

– Последний раз спрашиваю, вы вместе?

– Да, я же сказал.

– Тогда целуй её!

– Что?

– Целуй, что непонятно?

Вероятность передачи вируса при поцелуе, вспоминает Егор, составляет от восьмидесяти до девяноста процентов. Однако карабин не обещает и десяти процентов на спасение. Всё решает арифметика.

Даша поднимает лицо, покрасневшее не то от ветра, не то от стыда, поворачивается к Егору, берёт за руку, тянет к себе, коротко прижимает свой рот к его рту. Человек в камуфляже смотрит на них, одной рукой сжимая сигарету, а другой придерживая карабин. Он доволен – ствол снова указывает в землю – и поэтому отодвигается, освобождая им путь.

– Теперь уходите. Влево, мимо балков, ко мне не приближаться. Уходите.

Когда посёлок скрылся из виду, Дарья, наконец, заговорила.

– Прости, – сказала она.

Егор пытался привести в порядок свои мысли – первоначальный гениальный план, шерстяной свитер, губы.

– Ты не виновата.

Нельзя сказать, что он так думал, но нельзя и сказать, что думал иначе. Он не мог определиться.

– Я виновата, это можно было предвидеть. Мне ничего не стоило попросить у тебя маску раньше.

– Я не знал, что мы кого-то встретим. И ты не знала, что я выскочу.

– Можно было перестраховаться. Посёлок… Ясно же, что люди. И ясно, что они не будут слишком гостеприимны.

– Ну, он бы прицепился к тому, что мы не рядом. Или ещё к чему.

Они и сейчас ещё соблюдали дистанцию, хотя оба не могли бы объяснить, зачем. Беречь оставшиеся десять процентов? Обе маски Егор спрятал в карманы ветровки, даже в разные.

– В конце концов, можно было через тундру обойти, – сокрушалась Даша.

Немного помолчали. Каменистая колея тянулась вдоль реки через редкую лиственничную рощу.

– Слушай, – сказал Егор, – теперь, когда мои шансы почти равны твоим, я, наверное, имею право знать больше. Ты больна или здорова? Сама не знаешь?

– Он умер, – просто сообщила Даша.

– Кто умер? – догадаться было сложно.

– Мой парень.

– Твой парень умер? От чего?

– От этого и умер.

– От этого? И ты жила с ним?

– Я выждала положенные двадцать дней после его смерти, – сказала Даша. – Потом поняла, что ничего нету, никаких симптомов. Лихорадки нету, головокружения нету.

– Хорошо, предположим, ты каким-то чудом от него не заразилась. Но тогда зачем ты приехала сюда, да ещё и без маски? Я взял целое купе, чтобы никого не видеть, я боялся выходить… А ты? Решила, что у тебя иммунитет? Написано же, что если не переболел, то точно нет иммунитета.

– Много чего написано. Но дело не в этом. Просто я поняла, что не хочу жить без него.

– Допустим. И?

Даша опустила голову, но не сбавила шага.

– Я приехала сюда умереть, Егор.

Он молчал, осмысливал. Странно это звучало. Он вспомнил её губы. Тёплые.

– Сюда? Но зачем?

– Знаешь, как говорят, увидеть Париж и умереть. Вот я так же хотела увидеть эти места. И умереть.

– Как?

– Что? Умереть?

– Да. Как физически?

– У меня есть флакон. Яд. Хороший. Много.

– Откуда?

– От подруги, из одной химической лаборатории.

– Но там же строгий учёт.

– Конечно. Был.

– Что? – он не расслышал или не мог поверить.

– Был, пока ответственный за этот учёт не заболел.

– Но у него же есть какой-то заместитель? Руководитель?

– Конечно. Был.

Егор молчал какое-то время. Он пытался понять – и не понимал. В то время когда все отчаянно пытались выжить…

– Но ты всё же взяла рюкзак?

– Ну, разумеется. Я же не хотела умереть на станции. В чём смысл? Станции есть везде. Я хотела побродить здесь, забраться куда-то. И я, конечно, хотела спать в тепле и есть сытно. Почему нет?

– Как долго?

Даша подтянула широкий пояс, стягивающий и без того стройную талию, поправила лямки, соединённые ремешком на груди.

– Тут на пару недель примерно. Если не экономить и ничего не добывать. Потом я думаю забраться в какое-то красивое место и… Я подумала, мы всю жизнь чего-то боимся. В горах боимся замёрзнуть, промокнуть, свалиться со скалы. Теперь я могу ничего не бояться. Тебя с ножом, этого мужика с ружьём, эпидемии. Я свободна, Егор. Может быть, впервые в жизни я чувствую абсолютную свободу.

Кровь стучала у Егора в ушах.

– Я думаю, это всё симптомы болезни, – сказал он с явной досадой. – Подумаешь, что у тебя нет температуры. Пишут, что у больных развивается апатия, что они не хотят бороться за свою жизнь, даже если могли бы. Ты просто больна и я теперь, скорее всего, тоже.