Алёна Макаренко - Пусть аисты вернутся!

Я вздохнула: «Помню я, помню, а я еще обижалась, что они ко мне не заходят, а оказалось, что просто дед не пускал».

– Так вот сидит он на скамейке и трубку курит… – продолжил Олег. – Кстати, Снеженция, утащи у деда хоть раз трубку, мне так интересно попробовать.

– А набивать ты ее чем будешь? – спросил Руслан.

Олег почесал макушку.

– Та хоть пшеницей, мне вот интересно подержать в зубах, да пофилософствовать, – он гоготнул.

– Он ее под подушкой хранит, – сказала я, – но я попробую.

– Так вот вынул твой дед трубку и говорит: «Ты, Олег, неплохой парень, а все занимаешься какой-то ерундой».

«А эт не ерунда, – говорю, – Ростислав Андреевич, это принцип Робин Гуда – забрать у богатых – отдать бедным».

– Да ты больший философ, чем Ростислав Андреевич, – засмеялся Женька.

– Не, ты подожди. – Олег весело замахал рукой на Женьку. – Ростислав Андреевич опять: «Учение – свет. А ты ведь умный. Ты бы пролил свет на буйную голову Снежаны». – А я ему отвечаю: «Воду пролить могу, а вот свет – это вряд ли. Да и будет ходить просвещенная, тогда у нас в селе снова лампы в фонарях повыкручивают – нам ведь Снежана светить будет».

– Бестолочь ты, Олег, – серьезно и без тени улыбки сказал Руслан, а потом каааак рассмеется.

– То-то Андреевич тебя к Снегурке и не пустил. Учишь, мол, дитя всякой ерунде.

Еще какое-то время мы смеялись, вспоминая «перлы» моего деда, а потом мальчишки привели меня в парк. Так как была в Киеве только в больнице, в метро и на автостанции, то столицы не знала вовсе.

Мы сели на скамейку, мальчишки купили мне мороженое. Оно было восхитительно вкусным.

– Это самый лучший сюрприз, – искренне сказала я.

– Ну, мы ж за тебя в ответе, – с серьезной миной сообщил Руслан.

– Вы иногда со мной, как с маленькой… – я насупилась.

– Да нет, ты что? – Олег протестующе замахал руками и сделал большие глаза. – Ты ж у нас просто главарь, – он засмеялся.

– Главарей не бьют, – обиженно сказала я.

– Ты получаешь редко, – Женька улыбнулся, – и слабенько.

– Я же девочка, – картинно опустила реснички.

– А кто говорил, что свой рубаха-парень, брат и тому подобное? – Олег дал мне легкий подзатыльник.

– Это да, это есть, – согласилась я.

– И сама, бывает, как зацедит в глаз или ухо, – Руслан беззлобно улыбнулся.

– Русланчик, прости, что зубик тебе выбила, – я виновато посмотрела на него.

– Та, ему выпадать уже пора было, а он все сидел. – Руслан обнял меня за плечи. – Снежана-стоматолог.

– А звучит, как будто я авторитетный вор в законе, – хмыкнула я.

– О, надо в селе сказать, так тебя бояться будут, уважать… – Олег сделал важный вид и на манер королевского пингвина прошлепал по дорожке.

– Они меня и без того в селе боятся, – вздохнула я и скривила губы. – Мол, деток малых плохому научу, старших порешу, а взрослых – еще чего-то.

Мальчишки промолчали. Об отношении односельчан к нашей семье можно было написать целое «Кайдашеве село». Я им не нравилась примерно с тех пор, как начала разговаривать сложно-подчиненными предложениями. То есть не тогда, когда я смотрела на всех «теть» и «дядь» с благоговением, а когда начала видеть их истинное нутро.

Так, Марфа Гавриловна, козу которой спасла Анастасия Ивановна, говорила: «Яка гарненька дитинка», а потом, я сама услышала, как они обсуждали меня с соседкой – Ленкой Мартыновной, какая я «вовчкувата, ше й чорна. Циганське отродіє».

Как я говорила, матери Олега и Руслана меня не взлюбили, и это откровенно чувствовалось. Сыновья Петровны тоже обзывали меня отродьем, и я долго плакала, прячась в кустах. Собственно, к мальчишкам я и привязалась, потому что однажды Олег, который возвращался из школы, увидел меня плачущую. Просто Виталик, младший сын Натальи Петровны, снова начал меня дразнить «цыганкой», а потом толкнул в лужу. Это было особенно обидно, потому что был мой день рождения, 26 апреля; дедушка подарил мне очень красивое, как мне казалось, самое-самое шикарное, белое ситцевое платьице с розовыми бантиками, а Виталик толкнул меня в грязь, специально. Еще кричал, что я – «грязная цыганка и мое место в грязи».

Виталик был на пару лет младше Олега, то есть тогда ему было восемь, поэтому он боялся старшего, еще и заводилы села.

Олег поднял меня на ноги:

– Чего ревешь? Ну, померяла ты лужу, на то мыло есть.

– Деда ругаться будет. А у меня день рождения. А они, зачем они так?

Олег тогда зло сощурился и посмотрел в сторону моей хаты.